Не сегодня

Тишина... Тишина вкручивается раскаленным винтом в уши, заставляя мозг кричать, вопить, биться в агонии и молить о звуке. О любом звуке, будь то звон капель, шорох, писк крыс... что угодно.
Абсолютная, наичернейшая темнота чернильным пятном заливает глаза. Хочется молиться, выть, царапать невидящие зрачки в надежде уловить хоть искорку, хоть лучик света... хоть малейшее движение.
Нельзя. Нельзя шевелиться, нельзя издать ни звука. Да я и не смог бы, даже если б захотел. Мой язык давным давно сгнил в какой-то выгребной яме, обглоданный червями и засиженный мухами.
Скоро наступит ночь. Откуда я знаю? Хороший вопрос. Как я, глухой, незрячий, не способный улавливать запахи и ощущать прикосновения обрубок, бывший когда-то человеком, знаю, что вот-вот алое солнце закатится за горизонт, уступая место ночной прохладе?
Все очень просто. Когда наступает ночь Они просыпаются. Они просыпаются, и я, хоть и не могу слышать, но слышу Их жадное шипение. Их нетерпеливый шепот: “Выпусти. Выпусти нас. Сегодня. Выпусти нас всех.”. Но я не выпущу.
Только один из Них сегодня выйдет за пределы... не знаю чего. За пределы “здесь”, где бы оно ни находилось. В небесах, или под землей, или где-то вне. Только один из Них - таковы правила, которые я, не знаю кому, но должен соблюдать.
Когда Они просыпаются, я начинаю осознавать все прелести своего положения. Да, может быть я слаб, но Господи, если ты есть, я бы не хотел увидеть, услышать, а, тем паче, ощутить Их. Наверное именно поэтому я все еще здесь.
Теперь время выбрать, кто из Них на сегодняшнюю ночь получит свободу. Может быть эта человекоподобная тварь с длинными, паучьими ногами и острейшими жвалами? Или полуразложившийся кусок мяса с желтыми пеньками гнилых зубов за покрытыми волдырями губами? А может вот этот безобидный с виду дымок, клубящийся пепельным туманом?
Да, я знаю как выглядит каждый. Даже те из Них, что не имеют обличия, не уйдут от моих незрячих глаз. Я, как надзиратель в тюрьме, из которой нет выхода, знаю всех своих подопечных.
И каждую ночь, каждую ночь я должен выбирать, кто из моих деток устроит себе пир. Я не боюсь. Я знаю, что наутро мой подопечный вернется. Возможно у него при себе будет сувенир, будь то чья-то обглоданная до костей рука, комок внутренностей или бережно спеленутый в тугой кокон предсмертный ужас. Но он вернется, ибо таковы правила.
Я, как незрячая Фемида, вершу свое собственное правосудие. Вместо весов мои пальцы сжимают череп, но это тоже своего рода символ. Саркастически скалящийся символ моей власти.
Иногда Они, будто надеясь задобрить, приносят мне небольшие подарки. Чаще всего это ошметки чьего-то страха, но я пью его, как доброе старое вино, наслаждаясь разнообразными букетами: от приторно-сладкого, пьянящего возбуждающей апатией, до карамельно-стального, предсмертного.
И, знаете, это как наркотик. С каждым разом, с каждым новым вкусом мне хочется попробовать еще, больше. Они все разные, совсем как люди: страх мальчишки-полуночника, засидевшегося за компьютером и увидевшего, как один из моих деток выходит из шкафа разительно отличается от страха подвыпившего гуляки, разорванного на куски другим моим подопечным. В этом есть своя изощренная, извращенная эстетика, свой шарм и прелесть. Это прекрасно.
В последнее время мою голову все чаще стали посещать неправильные, крамольные мысли. Я, страж, хранящий эту... темницу, думаю о том, чтобы однажды ночью выпустить не одного, а сразу всех своих подопечных, устроить зажравшемуся человечеству страшное, ужасающее своим размахом подобие Варфоломеевской ночи. Я, закон и правило, порядок и последовательность, думаю о том, чтобы нарушить непреложный догмат, саму свою суть и природу.
Я представляю, как буду упиваться этим вселенским ужасом, купаться в нем, ныряя в бурлящие кровавые потоки хаоса и паники, представляю... и только. Что-то удерживает меня. Словно противный тоненький голосок в моей голове убеждает, умоляет не делать того, чего делать нельзя. Он увещевает, приводит железные доводы и аргументы.
И я верю ему. Верю, что ночь, когда все Они выйдут на свободу, станет последней ночью. Моей, Их, человечества. Желание получить много и сразу жжет каленым железом, но оно несравнимо слабее жажды получать хоть что-то, но вечность. Это удерживает меня. Пока что.
Но однажды... я знаю, однажды Их шепот станет невыносимым и я паду, проиграю этому желанию. Извращенный, искалеченный божок, или демон, или что я есть, станет причиной конца. Абсолютного, окончательного конца, как бы пафосно и напыщенно это ни звучало.
“Выпусти. Выпусти нас. Выпусти нас всех!”
Но не сегодня.