Ad astra

Что-то произошло с этим миром. Что-то не так. Словно все, что я когда-либо знал перевернул с ног на голову веселый художник-сюрреалист, заново нарисовав привычные вещи.
Этот свет слишком яркий, слишком слепит глаза тусклое солнце - лампочка в сорок ватт. Не осталось прямых линий, прямых углов. Может быть я просто пьян, или принял какой-то наркотик? Да, это бы все объясняло.
Это бы объяснило, почему стены вьются плющом, обвивая ставший вдруг твердым как сталь воздух. Почему осколки облаков режут небо, которое пепельными лоскутами падает на бурлящую, как кипящее масло, землю.
Где все? Неужели не осталось никого живого? Почему я один ступаю по жалящему мои ноги асфальту, вспучившемуся изломанными волнами, по которым то и дело проходит рябь, как бывает, когда легкий ветерок трогает спокойную водную гладь.
Так хочется пить... Я бы сейчас смог выпить море, если бы в песчаных берегах по прежнему билась вода, а не пышущая лютым морозом отвратительная масса каких-то спутанных щупалец.
И ни души. Только соляными столбами стоят скульптуры на улицах. Десятки скульптур смотрят слепыми глазами куда-то на восток. Хрупкие, словно сделанные из песка, они рассыпаются от малейшего прикосновения, разлетаясь маслянистыми хлопьями, которые тут же останавливаются, зависают в воздухе. В металле, бывшем раньше воздухом.
Я знаю, это не скульптуры. Но я не могу называть их людьми, слишком уж они мертвые: изначально, безнадежно, неотвратимо и издревле. Как давно это происходит? Когда впервые из-под крана вместо воды полился песок, и ветер принес ошметки неба?
Кажется, будто какой-то большой ребенок поиграл со свойствами веществ, перемешав их, как кубики в коробке с игрушками. Абсолютный, идеальный хаос выглядел бы именно так, если бы у хаоса, конечно, мог бы быть абсолют.
Ступаю по жидкой земле, иду сквозь металл, сквозь бьющиеся в агонии куски камня и обломки чьих-то воспоминаний. Живое стало мертвым в этом новом, переродившемся мире.
Что если после очередного скачка эволюции изменилась сама суть мироздания. Что если за пиком прогресса, за вершиной развития не оказалось ничего, кроме изначального, первозданного хаоса. Рядом со мной падает, с мерзким чпокающим звуком ударившись о землю, обломок облака, будто подтверждая мои мысли.
Переставляю ноги, скрипя сухожилиями арматуры, шелестя костьми бетонных блоков, грохоча мышцами стальных листов, и слышу, как где-то внутри, урча и взревывая, выпуская клубы черного дыма, вязнущего в ртути моей души, заводится мое новое сердце.
Мертвое стало живым в этом новом, переродившемся мире.