суббота, 29 сентября 2012 г.

...


Вы пропали, попали в сетей моих плен.
Заблудились, и вот он я.
Я любовь Вам дарую свою взамен,
Мы ведь не просто друзья?
Вы трепещете, бьетесь в моем плену.
Бесполезно, о мон шери.
Я сперва в Ваших мыслей ужас взгляну,
А потом - что у Вас внутри.
Мои жвалы остры, как чудесен Ваш стон,
И Ваш страх так безудержно прян.
Умирая - кричите со мной в унисон,
Погружаясь в холодный дурман.
Пара Ваших прекрасных фасеточных глаз
Отражает восемь моих.
Я спою Вам серебряных нитей романс,
Наш последний романс на двоих.

...


Я нежно возьму твои руки в свои неживые ладони
И глаз голубые озера закрою немым поцелуем.
А в заводях наших мыслей идет по следу погоня.
Там псы с глазами как угли сомненья мои учуют.
Я буду ласкать твои слезы виденьями ржавых крючьев,
Я стану твоею могилой, твоим последним уютом.
Желаний твоих смятенье я выпью, я сделаю лучше.
Я знаю, мы будем вместе в холодном сером приюте.
Прекрасной, недвижно-мертвой ты ляжешь в мои чертоги
И прикасаясь несмело, к твоим бездушным веленьям
Спою тишиною звонкой свои любовные строки.
Мы вместе, любимая, станем своим неземным откровеньем.

Очерк: Цена


Все возвращается. Возможно это наивно, но я верю. Верю и знаю, что для того, чтобы что-то получить, необходимо что-то отдать. И чем больше будет жертва, тем больше вернется обратно.
Но есть у этого правила и оборотная сторона. За все приходится расплачиваться. Например за ошибку, которую совершил когда-то, пусть даже не нарочно, сам не осознавая что делаешь.
Иногда за нее приходится расплачиваться долго, очень долго. Так долго и так дорого, что хочется выть и биться головой об стену. Но при этом самую сильную боль доставляет понимание - заслужил, справедливо.
Потому что не получается никого обвинить. В конце концов сам виноват, не кто-то другой. Потому что не получается сбросить даже часть вины, часть цены за ошибку.
Все возвращается. Да, это наивно, но я верю. Верю и надеюсь, что однажды все кончится. Удастся все исправить. Заплатить нужную цену.
Наверное это слишком наивно...

Очерк: Выбор


Выбор. Когда кто-то становится на распутье, и непонятно, куда идти. Когда этот кто-то - не сказочный богатырь, и у развилки не стоит камень "Направо пойдешь - коня потеряешь...", ему остается только выбирать.
А что справа, что слева - туман, да такой, что дальше вытянутой руки - только грязное марево. Вот и нужно решить, куда же все-таки идти.
Хорошо бы взять, да и назад повернуть, пойти по разведанной дорожке в знакомые места. Да вот только в спину стена упирается, еще и подталкивает вперед - мол врешь брат, не дело.
Вот и приходится пальцем в небо тыкать и наугад пробираться. А нехорошо это, грязными пальцами да бездонную синеву марать.
Выбор... Это страшно. Сесть бы на развилке, прислониться к путевому камню спиной, ощущая его равнодушную прохладу, и послать все к чертям. Но нет, стена тут как тут - врешь, брат, хватит прохлаждаться.
И нужно вставать и идти. Идти и постоянно сомневаться правильной ли дорогой идешь. Верно ли выбрал. А потом понимаешь - верно.
Верно, потому что идешь. Потому что идешь, а не сидишь, прислонившись к путевому камню. Верно, потому что в спину все еще упирается проклятая стена.
И даже когда покажется, что заблудился, достаточно будет просто вспомнить, почему вообще идешь. Почему не свернул с этой чертовой дороги и не ушел куда-то в туман.
Цель. Куда бы ни свернул, какой бы дорогой не пошел - цель с каждой секундой становится ближе. Пусть каждый шаг - это выбор, но каждое решение, заставляющее сделать шаг ей навстречу - верное. Я верю.

Дело №


Здравствуйте, господа. Я хочу рассказать вам историю, которая не дает мне покоя уже не один год, заставляя не спать по ночам, до утра копаться в архивах и записях.
Это произошло давным давно, когда я учился в юридическом ВУЗе. Веселая была пора, да уж. Впрочем, рассказ не о моих студенческих годах, а о моем сокурснике. Точнее о том, что с ним произошло.
Веселый парень. Был. Шутил вечно, дурака валял. Не обделила природа паренька чувством юмора. Вот только за несколько месяцев до того, что случилось, мы стали замечать, что шутит он как-то надсадно, будто из последних сил. Вроде и не хочет парень веселиться, а все равно продолжает, с надрывом, отчаянно как-то. Как если бы не хотел, чтобы кто-то заметил что с ним что-то не так.
Заметили. Вот только значения никакого не придали, дети же. Изменился человек да и бог с ним. Да и не сказал бы он ничего, как ни выпытывай. Упрямый был.
Был... Не пришел однажды он в институт. Раз не пришел, на следующий день опять нет, через день тоже. Ну и решили мы с друзьями его проведать, узнать что и как, может помощь нужна.
Нужна была, да только припозднились. Дверь в квартиру была не заперта, и мы беспрепятственно вошли к нему домой. Мне нисколечко не стыдно признаться, что я расстался с содержимым своего желудка едва переступив через порог и увидев, что творится у него в комнате.
Его голова покоилась на полу, у входа в коридор, устремив взгляд подернутых пленкой глаз в сторону двери. Вокруг валялись куски его тела: палец, еще палец, кусок мяса с торчащим из него обломком кости. Кишечник был аккуратно размотан и развешан по комнате, как гирлянда на елке. И все стены покрыты десятками кровавых отпечатков ладоней.
Как выяснилось позже - все отпечатки принадлежали ему. Что бы ни сотворило с ним такое зверство, он был жив львиную долю всего процесса. Боролся. Пытался бороться, точнее.
Ну и все на этом. Дальше следствие было. Скоротечное весьма, что неудивительно. Парнишка на наркотиках сидел крепко. Списали все на разборку, попытались пробить контакты, да не вышло ничего. Очередной висяк, и Дело № отправилось в архив. Все, баста! Забыли!
А вот я не забыл. Не смог просто. Спиться хотел, да не спился. Закончил учебу, на работу устроился в милицию. До следователя дослужился. Ну и поднял на свою голову из архива то дело.
По заключению выходило, что бедолагу не порезали на куски - порвали. Голыми руками значит взяли и разорвали на много неаппетитных кусочков. История ах, не правда ли?
Но и это не все. Прилагался к вещдокам дневник. Кровью заляпанный, что мама не горюй. Большинство текста нечитаемо совершенно, а что читаемо - откровенный бред с определенного момента.
А момент этот - как познакомился он в баре с каким-то хмырем. Тип мутный, как парень описывал, странный какой-то, дерганый. Но разговорились они, пили, шутили. И вроде как типу этому парень так понравился, что он тому предложил, значит, вроде как шутом у него побыть.
Да-да, так и написано, мол веселый ты друг, а давай шутом ко мне. Ну тот по пьяни и согласился, о чем вскоре и пожалел. Тип, похоже, не простой оказался.
Дальше читал урывками, что разобрать смог. По всему выходит, что этот хмырь ему начал по ночам мерещиться в темных углах. И в кошмарах сниться. И все требовал веселить его. Приходилось веселить, и успешно, до поры.
А вот последняя запись, вроде как датированная днем смерти, если заключение не врет и я правильно смог цифры разобрать. Шизофазия полнейшая с редкими проблесками смысла:

“...сломался. Испортился. Шутка не смешная. А тени-то, тени. И скребется, зараза, по потолку. Ну что ты пялишься на меня? Что смотришь? Убери тени! Убери! Убери! Убери! Откуда? Не стучись. Я тебе не открою. Сказал голову мне оторвет и комнату украсит. Не смешная шутка. Не смешная. Шутка не смешная. Не врет. Сказал, я оценю. Больно. Больно, сволочь. Отстань! Убери тени! Убери! Сказал, пора. Сказал, бросай. Я брошу. Я в тебя брошу. Вот этой тетрадкой сейчас и брошу...” 

И все. Не знаю я, может конечно и разборка это была. Но только чтобы человека так порвать, это кем же надо быть? Да и знал я его достаточно неплохо. Ну да, травку он покуривал, а кто студентом не был? Но чтобы от травы такое мерещилось и здорового человека с катушек свело... Не верю.
Вот и сижу теперь, висяки старые в архиве просматриваю. Может было что подобное еще. Страшно мне, но любопытство сильнее. Вдруг не один наш парень шутом у хмыря этого подрабатывал. И может не одно Дело № в архиве пылится.

За секунду до...


“Этот мир так хорош за секунду до взрыва...”
Fleur

Осознавать свое бессилие - что может быть хуже? Понимать, что не можешь ничего, ничегошеньки изменить. Когда начинают дрожать руки и по телу пробегает озноб, как от дуновения ледяного ветра.
Отдаваться на волю судьбы, которая нависает Дамокловым мечом над головой, грозя обрушиться и раздавить, расплющить как букашку. До последнего вздоха не отпускать мимолетную, призрачную надежду.
Расширенными от ужаса глазами наблюдая за тем, как бомбардировщики над головой сбрасывают очередную порцию раскаленной смерти на твой дом, безнадежно надеяться, что, может быть, это сон, всего лишь страшный сон.
Но, за секунду до того, как все вокруг сгорит в равнодушном, беспощадном пламени, приходит понимание. Понимание и какая-то по-детски наивная обида - “За что?”.

“За что они убивают нас, мама?” - кричал семилетний Ицхак, протягивая руки к матери, уходящей в ворота, которые, словно пасть кошмарного монстра, поглощали вереницу изможденных людей. За секунду до того, как приклад автомата поцеловал его в висок, мальчик увидел надпись на воротах “Arbeit macht frei” и высокое чистое небо над головой. Прекрасное небо.

“За что?” - рыдала шестнадцатилетняя Хоанг Лин, настигнутая людьми в американской военной форме. За секунду до того, как, под восьмым пыхтящим солдатом, ее сердце остановилось, она услышала далекий клекот коршуна, парящего в небесах, спрятавшихся за величественными кронами вековых деревьев.

“За что?” - шептал семидесятилетний Николай, истекая кровью в грязном подъезде. Сжимая в мозолистых ладонях разодранный пакет, откуда, несколько минут назад, убившие его руки лихорадочно доставали потертый кошелек с пенсией, он шептал один и тот же вопрос. Извечный вопрос без ответа. За секунду до того, как его кровь перестала вытекать из раны, он вспомнил родную деревню и звездное ночное небо.

“За что?” 
“За что?” 
“За что?”

Очерк: Смерти нет


Кружка горячего чая. Дымящийся окурок в пепельнице. Один патрон в барабане револьвера. Низкий приятный голос, шепчущий - "Смерти нет".
Десятки вопросов, на которые не будет дано ответа. Зашторенные окна. Мягкий свет настольной лампы. Хоровод мыслей.
Тихая музыка, льющаяся из колонок. Мириады несказанных слов. Аккуратно заправленная постель. Скомканный лист бумаги в урне.
Кружка остывшего чая. Дымящийся ствол револьвера. Одинокая гильза на полу. Тишина, шепчущая - "Только забвение".

Друг


Моя история началась, когда, во время путешествия по Амазонке, меня ужалило какое-то диковинное тропическое насекомое. Завязка достойная комикса про супергероя, плюющегося паутиной из всяких непотребных мест, но речь пойдет совсем не об этом.
Когда меня, бьющегося в жестокой лихорадке, принесли в какое-то занюханное поселение, не отличающееся, надо сказать, дружелюбным нравом аборигенов, я, должно быть, напоминал только что выкопанный труп не первой свежести.
Ни о какой квалифицированной, да и чего греха таить, неквалифицированной тоже, медицинской помощи, речи и не шло. Меня, практически уже агонизирующего, изрыгающего проклятия в адрес рожденных бредом существ, положили в одну из неказистых хижин и забыли.
Забыли все, кроме одного забавного вида мужичка: то ли шамана, то ли вождя, то ли просто какой-то важной шишки в их, аборигенских, делах. Мужичок был сутул, лыс и хитро косил на меня правым глазом, вливая какое-то мерзкое пойло мне в глотку. Надеюсь что не фекалии летучих мышей, хотя вкус был тот еще. Гуано или нет, но снадобье обладало поистине чудодейственной силой и спустя неделю я уже с горем пополам мог сам передвигаться по деревне.
Стоит упомянуть, что доблестные спутники, которые составляли мне компанию в моем экзотическом путешествии, хоть и оказались настолько милыми и добрыми людьми, что доставили меня к индейцам, но в то же время были отъявленными сволочами и мерзавцами, не оставив мне ни малейшего намека где же я все-таки нахожусь, как отсюда выбраться, и, конечно, поспешив ретироваться сразу же, как только им, каким-то чудом удалось сбагрить меня аборигенам.
Впрочем, мне было не до плана эвакуации. Я радовался каждому шагу, который мне удавалось сделать под хмурыми взглядами поселенцев и хитрым - шамана.
Вскоре я уже мог достаточно крепко стоять на ногах и мне захотелось общения. К моей несказанной радости, человек, спасший мне жизнь, тот которого я называл и буду, для упрощения повествования, называть Шаманом, мог, хоть и с трудом, объясняться при помощи дикой смеси английского и португальского языков, и жестов.
Поначалу было сложно, но потом я привык и мы с ним много говорили о всякой всячине, прогуливаясь вокруг деревни. В одну из таких прогулок, Шаман, оборвав свою же фразу на полуслове, пролопотал что-то непонятное и быстрым движением схватил что-то в траве. Хитро зыркнув на меня, он сунул мне под нос ту самую тварюку, собрат которой послужил причиной моего появления здесь. Естественно я шарахнулся в противоположную сторону, как от чумы, и, не удержав равновесия, упал в какой-то злополучный куст. Моему падению вторил громогласный хохот Шамана, который, выбросив куда-то кусачую бестию, теперь едва не ломался пополам от смеха.
Комизм ситуации начал потихоньку доходить и до меня, вытесняя навязчивое желание встать и придушить проклятого шутника, и через пару секунд мы хохотали уже вместе. Отсмеявшись, Шаман помог мне встать и мы, то и дело посмеиваясь, вернулись в деревню.
Время шло, я окончательно выздоровел, и настала пора думать, как выбраться из этого негостеприимного, но ставшего мне почти родным места. И в этом деле мне снова помог Шаман. Ворча и вздыхая, он весьма недурно изобразил на каком-то клочке некое подобие карты.
На следующий день, я, собранный и готовый к долгому пути стоял у кромки леса, обступающего деревню. Обняв меня на прощание, Шаман, со словами “Подарок. Подарок!”, вручил мне какой-то сверток, подозвал двух молодых парней, которые согласились провести меня через самую чащу, и, не оглядываясь, побрел к себе в хижину.
Не буду в подробностях описывать все тяготы и невзгоды моего долгого пути домой, скажу лишь, что добрался я успешно и вскоре вернулся к своему привычному ритму жизни. Первое время мне сильно не хватало прогулок по лесу бок о бок со старым шаманом, хитро косящим на меня глазом, но вскоре я привык и свыкся с мыслью, что мой дом здесь, а не в джунглях.
Распаковав сверток, врученным мне Шаманом, я нашел там странную деревянную фигурку, напоминающую не то краба, не то паука, угрожающе поднявшего передние лапки. Подарок занял почетное место на каминной полке, откуда, казалось, снисходительно наблюдал за мной, когда я, потягивая вино, смотрел на огонь и слушал, как умиротворяюще трещит пламя.
Теперь, чтобы плавно подвести мое повествование ко второй его части, а затем и к финалу, стоит немного рассказать о моей жизни. Многим эта часть покажется еще более странной, чем мои приключения в джунглях, и даже нереальной, но это правда.
Я - достаточно успешный предприниматель. Успешный настолько, что этого успеха хватало на собственный большой дом с видом на озеро и частые путешествия по миру. Да, я привык ни в чем себе не отказывать.
Однако, как и у всякой медали, у этой тоже была своя обратная сторона. Дело в том, что всю мою сознательную жизнь, что-то преследовало меня. Я не оговорился, когда сказал “что-то”, ведь это был не человек. Я не знал, и до сих пор не знаю, чем это было, но одно я знаю точно - оно хотело меня убить, и ему это почти удалось.
В разные периоды моей жизни преследователь, как я, не мудрствуя лукаво, окрестил это существо, проявлял себя по разному. В детстве - он приходил ко мне во сне, оборачиваясь то вампиром, то иным монстром, которых боится наверное всякий ребенок. В юношестве сны сменились кое-чем похуже. Каждое утро я просыпался от ощущения, что чьи-то холодные руки сомкнулись на моей шее. Однажды я даже увидел синяки, как след от сжатых на моей шее пальцев.
Когда я повзрослел, преследователь видимо понял, что таким образом ничего не добьется и сменил тактику. Теперь я начал ходить во сне. Едва ли не каждую ночь я просыпался где угодно, но только не в своей постели. Иногда я помнил смутные обрывки снов, в которых что-то склонялось над моим плечом и шептало - “Иди. Ты должен идти. Выше. Поднимись еще выше. Еще шаг.”. Я прекрасно понимал, что однажды я проснусь от ощущения полета, за секунду до удара о землю, но исправить ничего не мог. Или вы думаете, что я не пытался?
В путешествиях преследователь словно отставал, оставляя меня в покое, но тут же возвращался, стоило мне задержаться где-нибудь достаточно долго, чтобы начать называть новое место обитания домом.
Когда я вернулся из джунглей, он долгое время не появлялся, будто опасаясь чего-то, но спустя некоторое время он принялся за меня с удесятеренной силой и яростью. Наверное он бы убил меня, но случилось то, что случилось.
Однажды ночью я, как обычно метался в кошмарах, но теперь, сквозь ужас пробивалось ощущение, что я не один. Будто кто-то по-отечески положил руку мне на плечо и сказал “Не бойся. Мы победим. Не бойся.”.
Обычно я не вспоминал ничего из своих ночных сомнамбулических походов, но только не в тот раз. Я помню, как что-то темное склонилось над изголовьем моей постели и знакомый с детства голос зашептал, завел старую песню. Я помню, как медленно встал с кровати и поплелся наверх, все выше и выше. Я помню, как блеснули за моей спиной глаза деревянного паучка на каминной полке. И последнее, что я помню - полный бессильной ярости, боли и гнева вопль, и вторящий ему тихий печальный смех. Знакомый смех старого шамана.
Я проснулся в мансарде, лежа на полу в паре шагов от открытого окна. Я проснулся с уверенностью, что мой преследователь исчез и никогда больше не вернется. Позже я смахнул горку пепла с каминной полки, с того места, где стоял деревянный паучок.
Моя жизнь наладилась. Но с тех пор каждый год я езжу в джунгли Амазонки, в затерявшуюся в лесах деревню, чтобы навестить могилу старого шамана, дважды спасшего мне жизнь. Я стою у невысокого холмика, поросшего травой и там, как нигде мне хочется плакать. Зачастую я чувствую, как чья-то рука мягко ложится мне на плечо и слышу тихий смех. Такой знакомый смех старого шамана. Моего лучшего и единственного друга.

Murmurnight


In some cold place, 
Where shadows are crawling,
I'm lost in this chase,
I'm dying, I'm drowning.
This dim, ghastly light,
Cold whisper of corners
Leads me through the night,
Guides me through my worries.
I had a strange dream,
Where I saw no losses.
But chambers of screams
Wakes me with no mercy.

понедельник, 3 сентября 2012 г.

Очерк: Предательство


Что такое предательство? Это сладостное ощущение ножа под лопаткой. Вкус яда в вине. Дымящийся ствол пистолета. Глаза друга, нажавшего на спусковой крючок.
Что такое предательство? Прежде всего, это выбор. Друзья или враги. Победа или поражение. Убить или пощадить.
Что такое предательство? Судьба миллионов. Трагедия одного.
Что такое предательство? Сладкое чувство победы. Давящее ощущение вины. Безнадега поражения.
Что такое предательство? В первую очередь это щемящая горечь потери. Уже потом - боль.

Восьмой


Холодное солнце скупо освещало безлюдные улицы, разбрасывая вокруг веселые мириады солнечных зайчиков, рожденных осколками стекла. Разбитые витрины, стекла машин, искореженными грудами металла перегораживающих дороги. Непоседливая игра света, поразительно неуместная в декорациях разрухи заброшенного города.
Зрелище, ставшее для меня за последние дни привычным и даже почти родным. Мне нравилась эта атмосфера запустения и одиночества. В ней было что-то от романтики Робинзона Крузо, только я жил не на необитаемом острове, а в пустующих “каменных джунглях”.
Впрочем, в причинах моего пребывания среди этих полуразрушенных зданий не было ничего романтического. Я не искал уединения ради удовлетворения своего чувства прекрасного. Господь свидетель, я хотел бы жить как жил, в копошащемся улье большого города. Пожалуй, стоит рассказать, как я очутился там, где сейчас нахожусь.
Дело в том, что однажды ночью, которая была как и многие другие мои ночи, бессонной, семь демонов постучались в мою дверь. Откуда я знаю, что это были демоны? О, они представились. Видимо вежливость - их отличительная черта. Почему я им поверил? Об этом - далее.
Я поначалу не обратил внимания на тихий стук, органично вписывающийся в звуки ночного города за окном. Похоже, что они ждали, пока я пойму, что стучат именно в мою дверь, прежде чем войти. Я не знаю почему они не вошли сразу. Последующие ночи показали, что двери и расстояния для них ничто.
Впрочем, очень скоро мерное постукивание привлекло мое внимание и тогда они вошли. Семеро одинаково высоких мужчин в строгих черных костюмах. Семеро высоких мужчин без лиц.
Они стояли полукругом, и я чувствовал на себе взгляд семи пар глаз, которых у них не было. Прежде чем я сумел оправиться от шока и смятения, в которые меня повергло внезапное появление незнакомцев столь странного вида в моем доме, они заговорили.
Сложно описать их голоса, ведь у моих полуночных гостей не было ртов. Шум ночных улиц, тихое гудение огромного улья невообразимым образом начало складываться в слова.
- Dies irae, dies illa - вот, что было сказано мне в ту ночь.
А потом я провалился в бездну лихорадочных видений, накатывающих на меня подобно волнам бушующего океана. Я видел реки, полные бурлящей крови. Я видел разверстые в безмолвном крике рты. Я видел, как миллионы людей сгорали в алых языках пламени, превращаясь в пепел, который взмывал в небеса, затягивая их грозными серыми тучами. И над всем этим стояли, склонив головы, семеро высоких мужчин.
Был и восьмой. Стоящий на коленях у их ног. Тот же строгий костюм, что и на прочих. Единственное отличие - у него было лицо. Мое лицо. Перекошенное отчаянием и какой-то страшной злорадной гримасой. Но мое.
Видение оборвалось так же неожиданно, как и нахлынуло. Я стоял на коленях в своем доме, а надо мной возвышались семеро.
- Redemptio - проскрипел ветер за окном.
Один из семерых по отечески положил руку мне на плечо, которое тут же взорвалось резкой болью, как от ожога.
Тогда я словно очнулся. Боль вырвала меня из мягких лап апатии и, сбросив с плеча руку, я кинулся к шкафу, где лежал дедовский трофейный маузер и несколько обойм. Я даже не думал, что скорее всего он окажется нерабочим. Мои мысли метались в панике, и я стремился к единственному оружию, что у меня было.
Пистолет отказался рабочим. Семь пуль, семь грохочущих смертей нашли свои цели. Тяжело дыша я стоял посреди пустой комнаты и смотрел на семь пуль, аккуратным полукругом покоящихся на полу. Этой ночью я выжил.
Потом я бежал. Бежал, уводя за собой семерых вестников. Каждую ночь они приходили, и каждую ночь я прогонял их. Сталь и свинец. Свинец и сталь.
Следующая ночь будет последней. Последняя обойма, в которой покоятся, ожидая своего часа восемь пуль. Семь для моих гостей. И последняя пуля - мне.
Какого бы искупления они не хотели, им его не получить. Чего бы это ни стоило нашему прогнившему миру, я не уйду с ними. Завтра на закате восьмая, последняя пуля сделает свое дело.