Куда уходят мечты

Он шел по лесу и сухая листва тихо шелестела вторя мягким шагам его лап. Все умирает, когда о нем забывают. Так происходит и сейчас.
Бросив взгляд вокруг он хлюпнул носом. Коты не умеют плакать? Возможно, если они не чеширские.
Страна Чудес умирала и чеширский кот умирал вместе с ней. Алиса выросла и мир фантазий больше не мог догнать ее.
Он взглянул на свое отражение в бегущем ручье и раздраженно ударил по воде лапой. Вымученная улыбка от уха до уха начала раздражать его самого, но он ничего не мог с собой поделать.
Все умерли. Все. Он последний. Пожалуй именно с его смертью и закончится история Страны Чудес. Алиса ушла и он не смог ее удержать.
Конечно это была не его вина, но он считал иначе. Чья-же, если не его.
Кот оглянулся и увидел, как за его спиной оставшиеся деревья корчатся в агонии, чернеют и рассыпаются пеплом. Куда он идет? Зачем? Повсюду одно и то-же.
Его мир должен уйти, как уходят мечты, как уходят ночные кошмары с наступлением рассвета... Как ушла Алиса.
Он поднял взгляд и увидел, как небо над его головой чернеет и съеживается, словно горящий лист бумаги.
Почувствовав как немеют лапы, он остановился и тихо замурлыкал глупую песенку, которая так нравилась Алисе.
Вот и все. Позволяя пустоте поглотить его, он улыбнулся своей настоящей, прежней улыбкой.
Алиса, Чешир так любил тебя!

Шелест

Что для вас является самым страшным? Может быть боль? Темнота? Демоны и призраки?
Для меня самое страшное - оказаться загнанным в угол. Без надежды на спасение даже в лице милостивой смерти. Когда приближается нечто настолько отвратительное, что лучшим выходом кажется окно на девятом этаже. Окно, до которого не добраться.
С недавних пор, входя в незнакомое помещение я всегда проверяю наличие запасных выходов, через которые можно убежать. Даже садясь перекусить в кафе, я стараюсь выбрать столик, находящийся как можно ближе к выходу или окнам. Почему? Об этом я и собираюсь вам рассказать.
Вы можете принять меня за психопата - пожалуйста. Я теперь действительно напоминаю психически нездорового человека, ведь любое закрытое помещение приводит меня в ужас. Панический страх сковывает кости и сжимает мозг своими ледяными лапами, оставляя в голове единственную мысль, бьющуюся как рыба в сетях - “Беги! Беги! Беги!”.
Самое обидное, что я не знаю почему со мной случилось то, что случилось. Ничего не предвещало беды: я не вызывал демонов, не шатался по заброшенным кладбищам, не пытался увидеть своего злого двойника, чиркая зажигалкой перед зеркалом в темноте. Ни-че-го. Я просто жил, как живет самый обычный человек: работа, дом, незамысловатые хобби.
В тот вечер я сидел за компьютером, дописывая важный отчет. Когда работа наконец была закончена я отправил на печать необходимые бумаги и похрустывая затекшим позвоночником отправился в ванную - тесную комнатушку два на два метра.
Там я по привычке щелкнул задвижкой, запирая дверь. Это была своего рода традиция, оставшаяся еще со времен моего проживания в коммуналке.
Умывшись, я уже протягивал руку к задвижке, чтобы отпереть дверь, когда ручка с тихим скрипом начала медленно поворачиваться.
Здесь необходимо упомянуть, что живу я один. Точнее компанию мне составляет мой старый пес, Рыч, но ТАК поворачивать ручку двери было явно не в собачьих силах. Дело в том, что проклятая ручка поворачивалась медленно - вниз, затем так-же неторопливо вверх, затем снова вниз, будто кто-то не столько хотел открыть дверь, сколько наслаждался моим страхом.
Я замер на месте, обливаясь потом. Дело в том, что входная дверь у меня мерзко и громко скрипит, я давно обещал себе ее смазать, но так и не сделал этого, постоянно заваленный работой. Надо ли говорить, что находясь в ванной, скрипа, способного разбудить даже мертвого, я не слышал. То есть в дом никто не входил. Никто!
На самом деле об этом я думал уже намного позже. А стоя в ванной, замерев с протянутой к двери рукой, я с тихим ужасом наблюдал за чертовой ручкой. Я не знаю почему это вызвало во мне такой страх, казалось, что он шел откуда-то из глубины. Древний, инстинктивный, не имеющий оснований, но сковывающий каждую клеточку тела.
Вдруг откуда-то из глубин квартиры раздался топот собачьих ног и я услышал, как Рыч с лаем бросается на что-то за дверью.
Оно-же не издавало никаких звуков. Друзья, это было наверное самое страшное - все действие происходило в тишине, исключая собачий лай, да тихое поскрипывание ручки, так и не прекратившей свое движение.
Я почувствовал запах. Из за двери доносился дурманящий запах свежескошенных лесных трав. А затем раздался полный боли визг моего пса. Короткий предсмертный крик существа, бьющегося в агонии. И снова настала тишина.
Эта... тварь за дверью убила мою собаку! Рычи был... был кавказской овчаркой более полуметра в холке. А эта сука не издала ни единого звука, убивая его. Почему-то я не сомневался что мой пес мертв. Слишком сильная боль звенела в его вскрике.
Я попытался закричать, но горло пересохло, а легкие отказывались дышать. Вдруг дверь содрогнулась от сильного удара, грозясь вылететь из проема. Беззвучно скуля от страха я наконец сбросил паралич ужаса, сковавший мое тело и обеими руками схватился за ходящую ходуном ручку.
Я сжимал ручку побелевшими руками, как утопающий хватается за спасительную соломинку, когда в ванной погас свет. Именно тогда я и почувствовал что загнан в угол. В ванной не было даже малейшего окошка, только забранное решеткой вентиляционное отверстие, но туда не протиснулся бы даже ребенок. У меня не было выхода, я был заперт, вынужденный ждать, когда-же то, что находится за дверью сломает такое хрупкое дерево и проникнет внутрь.
Запах трав усилился, казалось, что я нахожусь посреди лесной поляны. Тогда, в абсолютной темноте, я и услышал первый звук. Звук, от которого я кажется заплакал и залепетал что-то как безумец.
Я услышал тихий шелест, как шепчет высокая трава на ветру. Но пожалуй дело было даже не в самом звуке, а в том, что он доносился одновременно из-за двери и сзади, из того самого вентиляционного отверстия.
Вдруг шелест затих и я услышал как что-то тихо скребется по решетке вентиляции. А затем снова тишина.
Дальше я почти ничего не помню, только как сидел, вцепившись в ручку, плакал без слез и повторял про себя: “Перестань! Перестань! Пожалуйста, перестань!”. Я впал в какое-то полубредовое состояние, упершись лбом в шершавую поверхность двери, вдыхая аромат свежескошенной травы и слушая тишину. В какой-то момент мне стало просто все равно, я хотел умереть, лишь бы кошмар закончился. Умереть... Но не так, только не так. Я не знал что находится за дверью, но я не хотел умереть в лапах существа, которое заставило моего пса ТАК кричать.
Я не знаю сколько прошло времени, пока я понял, что ручка больше не дергается под моими онемевшими пальцами. Я не знаю сколько времени уговаривал себя открыть чертову дверь. Меня мучили голод и жажда, но страх был сильнее.
Наконец, вздохнув, как в последний раз, я отпер дверь. Никого. На подкашивающихся ногах я прошел по квартире, в ней ничего не напоминало о ночном ужасе. Мой пес бесследно исчез, и только под дверью ванной я позже обнаружил несколько забившихся туда стебельков травы, напоминающей стрелолист.
На этом моя история заканчивается. Не буду утомлять вас рассказами, как я пытался прийти в себя, как проходил курсы лечения от клаустрофобии и паранойи. Это неважно.
С тех пор панически боюсь закрытых пространств и земли, поросшей травой. Вскоре я продал квартиру и перебрался в центр города, подальше от лесопарков и сквериков. Но сегодня, когда я шел по грязной, воняющей выхлопными газами улице мегаполиса, мне в ноздри ударил запах свежескошенных лесных трав...

“...И видел я, как травы шли на приступ,

и бросил им ягненка - и ягненок

заплакал на зубах у стрелолиста.

Взъерошивая перья и скорлупки,

внутри повисшей капли

кружился прах растерзанной голубки.

И, не меняя цвета,

отары туч лениво наблюдали

единоборство камня и рассвета...” 

 Федерико Гарсиа Лорка, “Руина”

Сделка (Ловушка. Часть II)

Данная история является продолжением истории Ловушка


Это была идеальная деревенька. Аккуратные домики, ровные выкрашенные заборы и гостеприимные улыбчивые люди. 
Человек в пыльном сером плаще еще раз окинул взглядом окрестности и пришпорил коня, направившись в сторону трактира. Его молодое лицо, выглядевшее несколько нездоровым, покрывала трехдневная щетина, а его дерганые движения выдавали усталость от долгой скачки и напряжение человека, ожидающего опасность в любой момент. 
Двигаясь по чистым улочкам он то и дело натыкался на любопытные добродушные взгляды крестьян, которые выходили из своих домов взглянуть на приезжего. Никакой настороженности, никакого недоверия к чужаку не было в этих взглядах. Только умеренное любопытство. 
Всадник усмехнулся своим мыслям и надвинул капюшон поглубже. 
Подъехав к трактиру он спешился и, бросив поводья мальчишке-слуге, направился внутрь. Трактирщик встретил его добродушной улыбкой: 
- Чего желает господин? 
- Комнату, ужин и воды умыться. - голос чужака напоминал скрип несмазанных шестеренок, но трактирщика это нисколько не смутило. 
- Да, господин, всё будет готово через несколько минут. Сядьте, отужинайте пока. - трактирщик казалось сочился гостеприимством. 
Бросив на стойку несколько серебряных монеток, гость уселся за стол в углу и, сняв капюшон, принялся за ужин. Теперь можно было рассмотреть его облик в деталях. Острые скулы и впалые щеки оттеняли синяки под серыми глазами. Русые волосы были растрепаны и непослушными прядями спадали на лицо. Человек ел аккуратно, не спеша, его тонкие пальцы выдавали в нем человека не привыкшего к тяжелому физическому труду, может быть даже аристократа. 
Закончив трапезу, мужчина сухо поблагодарил трактирщика, и отправился к себе в комнату, где его ждала бадья с горячей водой. 
Первым делом он запер за собой дверь и выглянул в окно, довольно хмыкнув, когда увидел, что из его комнаты открывается прекрасный вид на деревенскую церквушку. 
Облегченно вздохнув, он расстегнул пряжку плаща и тот полетел в угол. Вслед за ним отправилась короткая серая тога, перевязь с двумя кинжалами в локоть длиной, рубашка и высокие сапоги. 
Оставшись в одних кожаных походных штанах, человек потянулся, хрустнув позвонками и, склонившись над бадьей, принялся смывать с себя дорожную пыль. 
В тусклом свете можно было заметить, что на его груди, напротив сердца белеет небольшой тонкий шрам, как от удара кинжалом. 
Закончив умываться, мужчина двумя пальцами затушил фитилек свечи, и без сил упал в кровать. В темноте его комнаты блеснули и погасли две красные точки, будто два уголька... или пара алых горящих глаз. 
*** 
Ему снились кошмары. Один и тот-же кошмар, каждую ночь. Резкая боль в области сердца и мечущийся крылатый силуэт, сотканный из слепящего света, бьющийся о прутья невидимой клетки. Затем голоса, два голоса, полные силы. Голоса что-то говорили ему, приказывали, умоляли. Потом в диалог вступил третий голос, полный торжествующих ноток. Тихий вскрик, и к светящемуся существу бросается другое, темное, будто поглощающее всякий свет. Где-то там, в клубящейся темноте можно было различить два насмешливых алых глаза. Вот существа сплетаются в судорожных объятиях и свет гаснет. Остается только тьма и угольки глаз. 
*** 
Мужчина проснулся в темноте, жадно хватая ртом воздух. Липкие лапы сна не желали отпускать его из мира грез. 
Окончательно сбросив сонливость, он встал и подошел к окну. Церквушка возвышалась над приземистыми домиками, как безмолвный пастырь. На шпиле колокольни не было креста. 
Подвинув табурет к окну, человек уселся поудобнее и остаток ночи провел наблюдая за целью своего путешествия. 
С первыми лучами солнца он неспешно оделся и спустился вниз. Кивнув трактирщику, он пристально взглянул ему в глаза и увидев все, что хотел, странно прищурившись вышел на улицу. 
Коня седлать он не стал, решив прогуляться пешком. На этот раз он ловил каждый брошенный на него любопытный взгляд и что-то замечал в добродушных крестьянских глазах. Что-то, что заставляло его с каждой минутой мрачнеть все больше и больше. 
Вот и церковь. Массивные деревянные створки, открывшись без скрипа, впустили его туда, где некогда было святое место. 
- Приветствую тебя, сын мой - из темноты за алтарем вышел тщедушный священник в поношенной рясе.
Не говоря ни слова, гость быстро преодолел разделявшее их расстояние и взглянул священнику в лицо. В глубине старческих тусклых глаз будто трепетал язычок белого пламени. 
- Ты знаешь. - священник не спрашивал, скорее подвел итог. - Как тебя зовут, дитя? 
- Клемент - мужчина усмехнулся - А как твое имя, старик? Имя того, что ты несешь. 
- Рафаил - глаза священника блеснули белым огнем. - Ты встанешь на путь света миром? 
- Не думаю - гость продолжал стоять, глядя куда-то в пол. 
- Что-ж, тогда мне придется тебя уговорить. В итоге каждый примет в себя одного из нас. 
- Не думаю, - повторил мужчина, взглянув священнику в глаза - Я тоже кое-что несу в себе... 
Время выпустить тьму... Алые угольки глаз полыхнули адским пламенем. 
*** 
Огонь ревел и рвался к небу, пожирая остатки деревеньки. Придерживая беспокоящегося коня, Клемент стоял на холме за околицей, наблюдая как еще один оплот взбунтовавшегося Рая сгорает в пламени преисподней. 
Он вспомнил, как умер. И как очнулся на руках у Октавиана, когда они с епископом заключили договор с Адом. Все оказалось гораздо хуже, чем могли предположить самые блистательные аналитики церкви. Рай... Он оказался гораздо хуже демонов. И тогда епископ принял решение. 
Экзорцист, несущий в себе демона становится опасным оружием. Оружием, которому не в силах противостоять даже архангелы. Клемент усмехнулся. Старый враг подобен другу. 
Пора ехать. Кто знает, сколько еще деревень придется предать огню... Идеальных деревенек с дружелюбными гостеприимными людьми. Людьми, радостно привечающими случайных путников, которые затем отправляются дальше немного иными. Немного более дружелюбными и общительными, несущими что-то затаившееся в глубине их глаз. 
Это была идеальная деревенька...

Все будет нормально

Всё будет нормально,
    всё будет в порядке.
Забудем проблемы,
    отбросим загадки.                
Всё будет неплохо,
    получше, чем было,
Ведь мы еще живы,
      не стынем в могилах.
Печально, что где-то
      забылись ответы
На глупый вопрос
      позабытого лета.
Забавно, что кто-то
      забрал твои вздохи
Забрал твои чувства,
      обиды, тревоги.
Забавно, ведь это
      могло быть иначе:
Немного терпенья,
      чуть больше удачи.
Чуть больше надежды
      и капельку страсти.
Да что ж тут поделать
      ведь всё в нашей власти.
Задернуты шторы
      в моей психбольнице
Кто мог бы подумать,
       как тонки границы.
Не плачь, всё нормально
      всё будет прекрасно
Немного обидно,
      что все понапрасну,
Немного печально,
      чуть больше забавно.
Но ты не волнуйся,
      всё будет нормально. 

Imago

Он был талантливым художником. Его картины не нашли всемирного признания и даже не стали хоть сколько-нибудь известными, но каждая из них оставляла в душе приятное тепло.
Он рисовал все: пейзажи, портреты, абстракции, но его мечтой было нарисовать одну единственную картину. Картину, которая поставит точку под его творчеством. Которая станет вершиной его мастерства.
Он не знал, что на ней будет изображено, справедливо полагая, что когда придет время, придет и осознание темы. Может быть это будет прекрасный пейзаж, река в мареве тумана, оставляющая на сердце легкую светлую грусть. Может это будет портрет забавного шута, рождающий улыбки. Может батальная сцена. Кто знает...
Шло время. Год за годом он продолжал писать картины, но ни одна из них так и не стала той самой, последней. Седина тронула его виски а из уголков глаз пробежали веселые лучики морщинок.
Чердак его дома был весь завален полотнами. Он не берег свои картины, с радостью раздавая их знакомым, а остальные складывая на чердаке, где они покрывались пылью и умирали.
Вы когда-нибудь видели, как умирают картины? Как краска тускнеет и покрывается трещинами, а некогда полные жизни изображения превращаются в истлевших мертвецов? Это сводило его с ума.
Медленно, но неотвратимо он погружался в бездну безумия и одиночества. Всегда один на один со своими картинами. Лицом к лицу.
В один из вечеров, когда он, сжимая в тонких пальцах кисточку, сидел у мольберта, склонив растрепанную седую голову на грудь, безумие взяло верх.
Он нашел тему для последней картины. Он изобразит свою жизнь, квинтэссенцию отчаяния и безнадеги. Апогей страданий и агонии.
Его лицо, заросшее щетиной, рассекла безумная улыбка. Он запрокинул голову и захохотал. Когда эхо, заблудившееся в стенах его пустого дома, затихло, он медленно встал с пола, поставил на мольберт новое полотно и достал чистые кисти. Презрительно усмехнувшись, он пнул ногой чемоданчик с красками. Они ему сегодня не понадобятся, зато понадобится кое-что еще.

Отложив опасную бритву, он задумчиво почесал подбородок и, взяв в руки кисть, медленно провел линию. Первый штрих, рождение его последней картины.
Кровь струйкой стекала по его руке, но он не замечал боли от порезов. Раз за разом обмакивая кисть в горячую бордовую жидкость, он, казалось, все глубже и глубже погружался в некое подобие транса.
Под утро картина была завершена. Лежа на полу в луже собственной крови, он слышал стук барабанов в ушах. С каждым ударом силы и жизнь покидали его, но улыбка не сходила с его изможденного лица. Картина всей его жизни готова. Он открыто улыбнулся и взглянул на мольберт, откуда, с подсыхающего полотна, нарисованный его кровью, смотрел я.
Я смотрел в его остекленевшие глаза, видел, как улыбка застывает маской на его бледном лице. Наверное в тот момент я даже жалел его. Жалел и ненавидел. Я ненавидел этого человека всем своим нарисованным сердцем, каждым своим штрихом, каждым пятнышком крови, служившей ему краской. Он подарил мне жизнь, этот человек. Жизнь без цели, жизнь без надежды. Решив нарисовать безнадегу, он нарисовал меня. Я был рожден отчаяньем безумца, впитав вместе с его кровью его агонию. И вот теперь мы смотрим друг на друга - умирающий и рожденный. Лицом к лицу. Лучшие друзья и лучшие враги.
Спасибо, создатель.

Тише...

Тише... 
Слышишь? 
Кто-то дышит... 
Тихий стон сорвался с губ. 
Может это только ветер 
В древней стали ржавых труб? 
Тише... 
Видишь? 
Там, на крыше... 
Кто-то ходит неспеша 
Может это просто птица 
В небо бросилась, кружа? 
Может кто-нибудь беспечный 
Бродит тайно по ночам? 
В сонной дреме бесконечной 
По церковным куполам? 
Пляшет тенью, ищет вора 
В тишине гнилых крестов. 
Его пристальные взоры 
Обличают подлецов. 
Тише... 
Помнишь?  
Как с тобою,  
В поисках забытых книг 
Пробирались в эту церковь? 
Как умолк последний крик? 
Как истлели наши трупы 
За разбитым алтарем? 
Что шептали наши губы 
Ночь за ночью, день за днем? 
Тише... 
Слышишь? 
Вор крадется...    

Кто-то

Я в каждой тени и за каждым углом,
Я в темной воде под прогнившим мостом.  

Я в странных мечтах кокаиновых снов,
Я в бездне никчемных несказанных слов.

Я в детских слезах и в невинной крови,
Я в тихой тоске безнадежной любви.  

Я в каждой из всех непрочитанных книг,
Я пуля в стволе и задушенный крик.

С Рождеством

Огонек фейерверка рассек ночное небо и взорвался яркими осколками. Я проводил его взглядом и, поежившись, поправил шарф. Холодный год нынче выдался, вот и на рождество стоял трескучий мороз, подгоняющий прохожих скорее добраться до заветного тепла. Снова поежившись поспешил домой и я.
Был поздний вечер, и пакет с подарками приятно оттягивал руку. Сынишка обрадуется новенькому конструктору, да и для жены у меня найдется пара сюрпризов.
Улыбнувшись, я ускорил шаг, когда затылок взорвался острой болью. В глазах заплясали черные пятна и я с удивлением увидел, как запорошенный снегом асфальт бросается в лицо, разбивая губы в кровь. Прежде чем провалиться в забытье, я увидел фигуру высокого человека, сжимающего в руке какой-то предмет. Что-то вроде молотка, или дубинки.

Господи, как болит голова. Я застонал и попытался открыть глаза. Приступ тошноты заставил меня пожалеть об этом, и я оставил свои жалкие потуги разлепить веки.
Я чувствовал, что лежу на чем-то жестком и холодном, на ощупь как камень или кирпич. Тишину нарушал только гулкий звук падающих капель, подхватываемый эхом, и мерное жужжание ламп дневного света.
Собравшись с силами я всё-таки рискнул открыть глаза. Подавив очередной приступ тошноты, я осмотрелся. В глазах двоилось, потолок кружился, но я смог достаточно детально рассмотреть место, в котором оказался.
Подвал. Сырой холодный подвал. Стальная дверь, с небольшим зарешеченным окошком. На потолке висели две мерзко жужжащие лампы. Больше здесь не было ничего, только голые кирпичные стены.
Потрогав затылок я поморщился. Не вижу что там, но на ощупь всё достаточно плохо. Вытерев окровавленные пальцы об одежду я начал ходить кругами вдоль стен, чтобы чуть-чуть согреться и чем-то занять себя.
Пять шагов вдоль одной стены и семь вдоль другой. Я машинально считал шаги и думал.
Один...
Кому могло понадобиться похищать меня?
Два...
Я простой госслужащий среднего звена, без доступа к важной информации.
Три...
Никому в своей жизни не сделавший ничего плохого.
Четыре...
Денег у меня немного.
Пять...
Ничего, что можно было бы потребовать в качестве выкупа.
Один...
Тогда может быть этокакой-то психопат? Неприятный холодок пробежал у меня вдоль позвоночника.
Два...
Вдруг я услышал шаги за дверью. Заскрипели ключи в замке и, когда дверь распахнулась, я увидел человека стоявшего в дверном проеме.
Высокий, моего роста. Обычная рубашка и джинсы, недорогие ботинки. Когда мой взгляд переместился на его лицо, я оцепенел.
Короткие русые волосы, серо-голубые глаза, прямой нос. Такое знакомое лицо, которое я каждое утро наблюдал у себя в зеркале. Будто брат-близнец.
С усмешкой он смотрел на меня и молчал. Вот только его глаза не улыбались и не предвещали мне ничего хорошего. Холодные, полные ненависти, они буравили меня взглядом, и казалось, что этот человек видит меня насквозь.
Когда напряжение, витающее в воздухе достигло предела, человек разлепил губы и тихо сказал:
- Вот мы и встретились. Снова. - он сделал быстрый шаг вперед и на мою голову обрушился удар не замеченной мной короткой дубинки.
Хватая ртом воздух, я осел на пол. Человек не спешил делать второй удар, он просто стоял и смотрел, как я корчусь на холодном полу, пытаясь встать.
- Что это... значит? - я сплюнул кровь, пытаясь отползти подальше.
- Ооо, что это значит? - он рассмеялся - Ты не понимаешь? Как это мило.
Опустив дубинку, он присел на корточки и посмотрел мне в глаза.
- Допельгангер. - он криво усмехнулся - Существо, принимающее облик человека и проживающее его жизнь.
- Отпусти... - мой мозг отказывался понимать происходящее, смущенный и потерянный в страхе.
- Я так не думаю - еще один удар дубинки снова заставил свет в моих глазах померкнуть.

Не знаю сколько дней я уже нахожусь в этом подвале. Из-за частых обмороков я окончательно потерял счет времени. Осталась только постоянная боль и безжалостный холод.
Каждые несколько часов он приходит и избивает меня, на этот раз не говоря ни слова.
Страх ушел, оставив место тупой усталости. Я хотел только чтобы это поскорее закончилось, чтобы он обрушил очередной удар дубинки мне на голову и я умер.

В очередной раз пересекая камеру в бесплодных попытках согреться, я вдруг испытал странное чувство... Будто забыл что-то важное, и теперь оно вертится на границе сознания.  Что-то, что может мне помочь.
Как он сказал, называют этого демона? Я задумался, вспоминая.
Допельгангер!
На меня вдруг нахлынули воспоминания. Такие чужие и безмерно родные. Мои и в то-же время чьи-то еще. Радость, грусть, ненависть, любовь... И кое-что еще.
Теперь я вспомнил, когда мы с ним виделись прежде.

Проклятый кирпич никак не хотел поддаваться, когда я, срывая ногти выламывал его из стены. Расшатывая неплотно держащийся камень, я монотонно напевал про себя глупую детскую песенку.
Через некоторое время раздался такой знакомый скрип ключей в замочной скважине.
На этот раз я не стал пытаться уклониться от удара. Наоборот - я подался навстречу и камень в моей руке с глухим стуком ударил человека в висок. Тот с тихим стоном осел на землю.
Не спеша я перевернул его, нашарил ключи, поднял дубинку и, довольно насвистывая, вышел из комнаты, заперев за собой дверь.

Он правильно заметил, этот человек. Допельгангеры проживают жизнь того, чей облик копируют. Более того, они становятся этим человеком, приобретают его природу, вспоминая о своей сути лишь в моменты крайней опасности.
Да, мы с ним уже встречались. И ему удалось сбежать из клетки, где я держал его. После этого он пропал на долгие годы и я расслабился, думая что он умер.
А теперь он вернулся, видимо решив возвратить себе свою жизнь.
Я усмехнулся. Он не учел одного -  мы слишком живучи. А еще... мы хитрее.

А вот и то, что я искал. Мурлыча под нос детскую песенку, я начал медленно замуровывать дверной проем. Хорошо, когда всё под рукой, и цемент, и кирпичи - улыбнувшись подумал я.
Когда последний кирпич занял свое место, я удовлетворенно осмотрел свою работу и прислушался. Тихий звук, будто кто-то скребет ногтями по железу. А затем протяжный стон. Похоже он понял.
Я искренне рассмеялся. Больше он меня не побеспокоит.
Сколько-же я здесь времени провел... Жена наверное в панике. Подхватив валявшийся неподалеку пакет с подарками я поспешил домой.

Я не выпущу его

Прошу вас, выслушайте меня. Возможно моя история покажется безумной, скорее всего мне никто не поверит, но я должен кому-то ее рассказать. Сейчас я пишу эти строки и ужас, склонившийся у меня над плечом одобрительно шепчет мне на ухо.
Я давно перестал бояться этого шепота. Страх ушел, оставив после себя дикую усталость и чувство полной безысходности. Я думаю, он хочет, чтобы я рассказал об этом. А может быть ему просто все равно.
Очень грустно быть одиноким. Никто не хватится если человек вдруг пропадет. Никто кроме него не услышит тихого шепота в тишине пустой квартиры. Не заметит, как в углах сгущаются тени, слишком темные, слишком... живые.
Я был из тех людей, которым никогда не скучно в компании себя любимого. Меня никогда, до последнего времени, не тяготило мое одиночество. А потом всё пошло наперекосяк.
Сначала в моей квартире стало как-то... мрачно. Светильники будто не могли полностью разогнать темноту. Было такое чувство что мощность всех лампочек уменьшилась в два раза. Тогда я списал это на недостаточный уровень напряжения в сети. Как оказалось зря.
Затем звуки начали тускнеть. Нет, они не исчезли. Просто будто... отошли на задний план. Знаете, как замирает природа перед сильной грозой? Не слышно пения птиц, стрекота кузнечиков. Только звенящая тишина. Предчувствие надвигающейся беды усугублял вечный полумрак, царящий в моем доме. Как закоренелый атеист и скептик я просто не обращал на это должного внимания, просто принимая все как должное.
Мой привычный мир пошатнулся, когда появился шепот. Первое время даже скорее шелест, будто ветер играл опавшей листвой. Еле слышный, неуловимый. Словно кто-то безмерно далекий тяжело вздыхал. Тогда я испугался, сильно испугался, но было уже поздно.
У меня начались провалы в памяти. Я мог спокойно сидеть за столом, а потом обнаружить себя, забившимся в угол, и бесцельно раскачивающимся из стороны в сторону или распластавшимся на полу в позе человека Да Винчи, уставившимся в потолок.
И самое мерзкое, я постоянно чувствовал чье-то незримое присутствие у себя за плечом. Легкое касание холодных невидимых рук, обнимающих меня сзади за шею, и очередной провал в памяти. Вскоре я уже постоянно чувствовал у себя на плече легкую ладонь.
Я ощущал себя куклой. Куклой в руках кого-то... или чего-то. Вот оно дергает за ниточки и я делаю все, что ему заблагорассудится.
А потом тихий шелест превратился в шепот и начал распадаться на отдельные слова. Некоторые я понимал, некоторые остаются для меня загадкой.
Впрочем я смог услышать и понять многое из того, что оно говорило мне. Представьте, что одиночество не просто привлекает нечто потустороннее. Представьте, что оно способно просто выдернуть нечто из его привычного мира, как сильный магнит.
А теперь представьте всю гамму чувств существа, выпавшего из своей реальности и попавшего в совершенно другой мир. Наш мир. Слишком яркий, слишком шумный.
Вы испуганы, вы обозлены. Более того, вы просто в ярости от собственного бессилия, от невозможности вернуться обратно. Связанные с существом из этого шумного и яркого мира вы начинаете понемногу менять окружающую обстановку под себя, начиная с мелочей.
И вот, когда вам становится в меру комфортно приходит время показать зубы. Отомстить. Отомстить единственным возможным способом: захватить контроль над этим слабым телом и...
Что оно собирается делать, когда полностью овладеет мной, я не смог разобрать. Шепот здесь ускорился, будто говорящего переполнили чувства. Я разобрал только, что оно все пылает от ненависти. Да и его можно было понять.
Следующий провал в памяти был самым ужасным. Я очнулся ночью, посреди улицы, хотя последнее что я помню - как я готовил себе ужин ранним вечером. Мои пальцы были испачканы в чем-то... мерзком, а на лице застыло довольное выражение мальчишки-хулигана, только что замучившего кошку.
Я не могу так больше. Не знаю, что оно сделает в следующий раз. Не очнусь ли я с окровавленными руками над свежим трупом? Сегодня я принял решение. Я не выпущу его.
Одобрительный шепот за спиной сменяется возмущенным шипением. Но пока он бессилен. Я выявил определенную закономерность во всплесках его силы и знаю, что прямо сейчас он не сможет захватить контроль надо мной.
Петля, прилаженная на крюк от снятой люстры мерно раскачивается. Шипение не утихает ни на секунду, кажется еще немного и у меня пойдет кровь из ушей.
Я оставлю его в нашем мире без оболочки, являющейся одновременно источником силы и своеобразным якорем. Сейчас это единственный способ вырваться из цепких лап и убить его.
Да, я многое понял за время нашего вынужденного соседства.
Осталось только затянуть петлю на шее и спрыгнуть со стула.
Я не выпущу его.

Terraria: Irrationality

1.

Здравствуйте, господа. Я вполне обычный студент провинциального ВУЗа, проводящий половину свободного времени за экраном ноутбука. Игры, музыка, фильмы, интернет - вот львиная доля моего досуга. Недавно моим новым предметом обожания стала незамысловатая игрушка, Terraria.
Огромный мир, отданный на растерзание протагонисту, десятки видов предметов для крафта, орды врагов и прочие вкусности пролились бальзамом на мою, истосковавшуюся по хардкорному геймплею душу.
Да, я конкретно завис в этом цветастом мирке, скрывающем за радужной оболочкой много-премного вкусностей. Впрочем не буду слишком увлекаться, иначе потеряю нить рассказа и увязну в живописании всех прелестей игры. Суть совсем не в этом.
Последний раз я играл в Террарию около полутора месяцев назад, полностью исследовал мир, построил замок, самым жестоким образом уничтожил всех боссов и благополучно забил на игру. Делать в ней особенно стало нечего.
И вот пару дней назад, я с замиранием сердца узнал, что вышел новый глобальный патч, добавляющий в игру еще больше вкусностей, а главное - стимул играть дальше, после безжалостного убийства боссов. Как мне показалось, это был вполне весомый повод стереть пыль с верной кирки и разорить еще один беспечный мирок.
И вот заветный файлик скачан. Зловеще потирая руки, я жадно проводил глазами новую заставку, на которой маячили свежедобавленные враги и приступил к созданию персонажа. Старый мой пиксельный воин был безжалостно выпилен. Новый патч, новый мир, новые герои. Будем исследовать мир с нуля, как в старые добрые времена.
Точными движениями выставив настройки персонажа по своему вкусу, я создал бородатого дядьку в черной одежде по имени Khaine. Да-да, привет вахафагам.
Не мудрствуя лукаво, я создал новый мир, обозвав его Irrationality. Тогда мне показалось это достаточно ироничным. Что-ж, it’s showtime!
Перво-наперво все шло обычно до невозможности. Я радовался новшествам, копал, рубил, строил. Через часок игры у меня уже был вполне сносный дом, серебряная броня и комплект из самых необходимых NPC. Вот тут и начались странности.
Я как раз копался в очередной пещере, когда всплыло сообщение -  “A Goblin Army is approaching from the east!”. Я, с воплем “Йо-хо-хо!”, кинулся в сторону базы, ибо на данном этапе игры гоблины представляли для меня серьезную опасность и вполне могли навесить неиллюзорных люлей и поломать мне лицо.
Носясь как угорелый по комнатам своего особняка, я отбивался от назойливых зеленых засранцев. Орда, мать вашу. “Nurse has been slain!” - я тихо выругался. Мерзавцы убили медсестру.
Пообещав про себя нести смерть всему гоблинскому роду во веки веков, я начал крошить врагов еще яростнее, пока не увидел долгожданное сообщение - "The Goblin Army has been defeated!". Ну наконец-то.
Собрав трофеи, я решил, что пришло время улучшить свое жилище и следующие полчаса провел достраивая и перестраивая комнаты особняка. Тут-то мне в голову и пришла эта идея. Ничтоже сумняшеся я построил на заднем дворе этакое стилизованное кладбище, и взяв из внушительного арсенала одно из надгробий, (умирать мне приходилось частенько, а еврейская натура не позволяла оставлять свои надгробия на положенных местах) установил его и написал “Here lies Kaitlyn, best nurse in the world.”. Это показалось мне неплохим ходом. Так я порешил, что здесь буду хоронить всех NPC, буде кому из них заблагорассудится внезапно умереть.
К этому времени пришла новая медсестра и, неловко потоптавшись у дверей, поселилась в той-же комнатке, где в свое время жила ее покойная коллега.
Вечерело. "The Blood Moon is rising...". Весело! Шинкуя не в меру ретивых зомбиков в мелкую кашицу, я не заметил, как дурная тетка покинула свое жилище и уверенно проследовала на задний двор к импровизированному кладбищу, остановившись у надгробия. Странно, вроде бы раньше железный разум по ночам смирно сидел у себя по комнаткам и только днем с завидным упрямством открывал двери назойливым кроликам. Остальные NPC вели себя как положено, и только медсестра стояла без движения на кладбище. Ладно, проехали. Сколько же тут зомби, грр. Исполняя танец с саблями в окружении гнилых болванов я дождался утра.
За несколько секунд до рассвета медсестра покинула свой пост и вернулась в дом. “A Goblin Army is approaching from the east!”. Чтооо? Да вы издеваетесь! Насколько я помню нашествие гоблинов может случаться не чаще чем раз в семь игровых дней. Плюясь ядовитой слюной, как заправский имп, я тихо обругал кривые руки разработчиков. Впрочем мне-же лучше, золотишко лишним не бывает.
На этот раз мелких уродцев было заметно больше, а может быть день был короче обычного, я не знаю. На небе зажглись первые звезды, когда гоблины были повержены.
"The Blood Moon is rising...". Вот тут я уже заподозрил неладное. Это выходило за рамки простого совпадения. И снова, как и в прошлую ночь, медсестра покинула уютное жилище, чтобы занять свой ночной пост около могилы. По спине пробежали предательские мурашки. Всё это очень и очень странно. Что-ж, зомби ломились в двери с явным намерением выломать их к чертям и поужинать свеженькими NPC, поэтому пришлось снова устроить небольшую мясорубку.

2.

Нет! Это просто какой-то бред! Три кровавых луны и три гоблинских нашествия подряд! Я устало откинулся на спинку кресла. Наступила четвертая ночь, на этот раз обычная. Медсестра по прежнему дежурила на кладбище. Каждую ночь. Как ни странно, зомби ее не трогали, они просто перепрыгивали то место, где она стояла и шли дальше, обращая на нее не больше внимания, чем на предмет интерьера.
Вот и на этот раз к ней двигался очередной зомби. Вот сейчас прыжок... Ничего подобного. Зомби просто остановился рядом с ней, на границе круга света от факела. Хм, раньше эти парни так не делали. Да, они часто упирались в стенку, прыгали на одном месте. Но чтобы просто стоять посреди ровного участка карты?! Не было такого. Любопытство сгубило кошку, но сами понимаете, интересно же. Как только я приблизился, зомби развернулся и резво двинулся в противоположную сторону, быстро скрывшись за границей экрана и исчезнув там без следа. Ну и черт с тобой, глупая железяка.
Отвлекшись от игры я взглянул на часы. Матерь божья! Это уже не ночь, это скорее утро. Спать. Определенно спать. Полтора часа тоже сон. Я выключил ноутбук и залез в теплую кровать, моментально уснув.
Неудивительно, но сон не подарил мне отдыха и проснулся я с больной головой и мерзким настроением. Снилась какая-то ересь, будто я просыпаюсь, подхожу к окну, и вижу, что над крышами домов нависает огромная алая луна. Я опускаю глаза вниз, на улицу и мой взгляд приковывает неподвижная фигурка в белом халате, теряющаяся в предутренних сумерках. Человек поднимает голову и я просыпаюсь с криком уже по настоящему.
Залив горе крепким кофе, я кое-как пришел в норму и отдался дневной суете. Институт, потом локальный налет на пиво в близлежащем ларьке. Дома я появился только вечером. Включив ноутбук, я побродил взглядом по захламленному донельзя рабочему столу, остановившись на ярлыке Террарии. Хм. Баги багами, но интересно же. Запустив игру, я твердо решил досконально исследовать жутковатый глюк.
В игре было раннее утро. NPC бесцельно бродили по коридорам особняка. Понаблюдав за ними несколько минут, я заметил очередную странность. Когда в комнату заходила медсестра остальные NPC тут-же спешили покинуть помещение. Если бы я не знал особенности местного ИИ, то решил бы, что им неприятно ее общество.
День прошел без эксцессов, мой юный герой был очень занят избиением ос в подземных джунглях, поэтому когда я, нагруженный добычей, вернулся домой была уже поздняя ночь. Привычно скользнув взглядом по фигурке медсестры на кладбище, я вздрогнул. Рядом с ней снова стоял зомби. Но на этот раз он подошел ближе и свет факела выхватывал необычные для зомби белые лохмотья. Будто обрывки халата.
Осторожно, словно боясь спугнуть его, я навел на фигурку курсор, чтобы увидеть имя. “Kaitlyn”. Вместо обычного “Zombie”, под ним высвечивалось имя ныне покойной медсестры.
Будто почувствовав мое внимание, зомби вальяжно развернулся и не спеша двинулся в сторону края экрана. На этот раз медсестра последовала за ним.
Да пошло оно всё! Меня эта ситуация начала хорошенько пугать, поэтому я закрыл игру, а позже выключил и ноут, злобно хлопнув крышкой. Лучше книжку почитаю. Улегшись в постель с интересной книгой, я не заметил, как меня сморил сон.
Впрочем поспать мне особенно не удалось. Снова кошмар. На этот раз мне снилось, что я, с лопатой на плече иду вдоль надгробий по кладбищу в сторону разрытой могилы, на краю которой стоит приоткрытый гроб. Приблизившись к нему, я вижу себя. Бледное лицо, скрещенные на груди руки. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть, убедиться, и тут глаза трупа открываются и его (мое?) лицо искривляется в широкой усмешке.
Проснулся я от собственного крика. Первым делом в глаза бросился открытый ноутбук, звучала знакомая мелодия. Мой персонаж стоял на кладбище, рядом с медсестрой. Медленно, как сомнамбула, я встал и взглянул в монитор. Под фигуркой медсестры светилось, пульсируя, имя “Kaitlyn”.
Вслед за этим в глаза бросилось другое. На кладбище теперь было два надгробия. Кажется мое сердце пропустило пару ударов. Дрожащей рукой я взял мышку и кликнул по второму надгробию - “Here lies Khaine. Eternal peace for our Creator.”.
Я нервно хихикнул, обливаясь холодным потом. Вслед за этим над моим персонажем появилось окошко диалога. “Khaine: Let me survive.” И единственная кнопка - “Forfeit.”.
Не знаю о чем я тогда думал, но перед тем как выключить ноутбук, я согласился. Нажал на эту чертову кнопку! В углу экрана появилось два сообщения - “Screams echo around you” и “Khaine has been awoken!”. Это было последнее что я увидел, перед тем как моя дрожащая рука сама нашла кнопку выключения. Экран погас.
Остаток ночи я провел на балконе, нервно выкуривая сигарету за сигаретой. Назавтра, испугавшись одиночества, я пригласил лучшего друга к себе, под предлогом попить пива, да поиграть в покер. Дома нам в ноздри ударил запах сырости. Пахло мокрой землей и еще чем-то неуловимым, раздражающим. Переступив порог, друг поинтересовался, где я умудрился найти на улице столько грязи в вобщем-то сухой день. В ответ на мой непонимающий взгляд он указал на пол. Опустив глаза, я увидел два грязных отпечатка подошв. Подошв моих ботинок.
Прошло два дня. Удаление с ноутбука всяких следов злополучной игры не принесло мне покоя. Я почти не спал. Каждый раз, когда я закрываю глаза мне кажется что рядом стоит мой двойник, бледный, пропахший сырой землей. Я знаю, что он (я?) пришел, чтобы похоронить меня. Занять мое место. Вырваться из плена пиксельного ада, и стать настоящим, живым человеком.

Госпожа Удача

Он был чертовски удачлив. Можно сказать, что удача преследовала его, была вечным спутником, благословением... и проклятием.
Он осознал это в тринадцать лет. Играя во дворе с друзьями, он подумал, что было бы неплохо сейчас взять да и найти немного денег, чтобы хватило на конфеты.
Не обратив внимания на легкое покалывание вдоль позвоночника, он продолжил беззаботно играть. Салочки, забавная детская игра. Весело смеясь, он убегал от преследователя и не заметил камень, так некстати подвернувшийся под ноги. Он споткнулся и полетел кубарем, больно разбив колено. Впрочем он тут-же забыл о боли - прямо перед его носом лежала помятая сторублевая купюра, которую он бы и не заметил в грязи, если бы не столь обидное падение. Потирая саднящую коленку, он поднялся с земли, сжимая в детском кулачке первый дар госпожи Фортуны.
Полоса везения продолжилась и не думала заканчиваться. Ему везло. Везло во всем и всегда. Но каждый раз, после особенно удачного стечения обстоятельств, он получал травмы. Иногда незначительные - синяки, ссадины, порезы, иногда - серьезные переломы и растяжения.
Через несколько лет он понял, что может управлять этим. Ему нужно было просто подумать правильно (попросить?) и в предстоящем деле ему сопутствовало везение. Однако за всё надо платить. Он платил своим здоровьем. Чем значительнее было дело, тем серьезнее травма его поджидала. Он не знал где, не знал как. Позже это даже стало доставлять ему азартное удовольствие.
Он с блеском закончил институт, всегда вытягивая билеты, которые лучше всего знал. Правда экзамены он посещал всегда затянутый в бинты или гипс. Друзья подшучивали над его невезением, но он-то знал, что это только обратная сторона медали.
Однажды девушку, которая ему нравилась, зажал в темном переулке пьяница. Он как раз проходил мимо (удачно?) и помог ей. Во время драки пьяница, у которого оказался нож сильно порезал его, но это было неважно. Девушка была его и позже они поженились.
После института он удачно устроился на хорошую работу, где неожиданно освободилась вакансия. Первый месяц он ходил в офис на костылях, спасибо зазевавшемуся водителю, не успевшему затормозить.
К тридцати годам казалось не было ни одной косточки в его теле, которая не была бы сломана. Он ходил, постоянно прихрамывая, опираясь на дорогую трость. Его лицо было исперещено шрамами, а прямой некогда нос был сломан в нескольких местах.
Он достиг определенных успехов, быстро взлетев по карьерной лестнице, и вошел в совет директоров компании.
Вскоре он открыл свое дело. Бывшие коллеги прочили ему банкротство, но он сумел выстоять и дела пошли в гору.
Его жена забеременела. Он не мог найти себе места, радовался, как ребенок. Жена лежала в роддоме, под присмотром лучших врачей, готовясь к родам, а он сидел в приемной и пил кофе стакан за стаканом.
Печальное известие заставило его в ужасе упасть на стул. Роды проходили с осложнениями и врачи боролись за жизнь ребенка. Но шансы выжить у него были слишком малы, практически ничтожны.
Он будто постарел на десяток лет, сухо поблагодарил врача и вышел на улицу, подышать свежим воздухом. Впервые он молился об удаче не для себя, а для своего нерожденного сына. Подставляя лицо первым каплям начинающегося ливня он раз за разом повторял одну и ту-же просьбу. Через несколько часов врач принес радостную весть. Его сын выжил и даже родился вполне здоровым и полноценным. А он...
Он рассказывал мне это, сидя в инвалидном кресле. Слепой безногий старик. Совершенно седой, слишком старый и изможденный для своих пятидесяти с небольшим лет. Он рассказал, что после моего рождения, после того дня, подарившего мне жизнь, и отнявшего его жену и мою мать, он больше ни разу не играл с удачей.
Завершив рассказ, отец взял мою руку с свою и прошептал:
- Не шути с удачей, сынок. Никогда. Я молюсь, чтобы это проклятие сгинуло вместе со мной. Молю в последний раз.
На следующий день он тихо умер в своей постели. Я не знаю, была ли это естественная смерть, или он тогда действительно попросил, сыграл с удачей в русскую рулетку, как делал это всю жизнь. Попросил, чтобы я не повторил его судьбу.
На этот раз в барабане были все пули. Удача победила.

Взгляни

Знаете, бывает такое мерзопакостное чувство, будто что-то мелькает в уголке глаза, на самой периферии зрения. Словно мимолетное резкое движение, исчезающе-быстрое и неуловимое.
Я работаю ночью. В темноте и тишине никто не отвлекает и можно спокойно писать, не оглядываясь на шум снаружи. Свое кресло я расположил у окна, чтобы в минуты раздумий смотреть на темные пустые улицы. Это помогает мне сосредоточиться.
Так и в эту ночь я сидел за ноутбуком и темные стекла отражали мой сгорбленный силуэт. Погодка была мерзкая, то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем, поэтому работа не спорилась. Убийца уже достал нож и готовился сказать свою язвительную реплику... Да, реплику, которая как раз не могла прийти мне в голову. Я знал, что это должна быть простая, но емкая фраза, которая сможет подвести черту под моей книгой, послужить своего рода эпилогом.
Раздраженно ударив по клавишам, я устало выпрямился, когда увидел... Даже не увидел, а скорее почувствовал уголком глаза быстрое движение где-то сбоку. Резко повернувшись, я увидел бледного человека, смотрящего прямо на меня и подпрыгнул от неожиданности, прежде чем понял, что это всего лишь мое отражение в окне. Ситуация заставила меня улыбнуться: вот незадача, доля шизофрении как раз дополнит мой образ писателя детективов.
Твердо решив сегодня придумать реплику злодея, я бросил скучающий взгляд наружу. Пусто, чтобы не сказать пустынно. Люблю свой родной городишко - ночью практически вымирает.
Я бесцельно бродил взглядом по улице, когда снова что-то мелькнуло в уголке глаза. Соринка попала? Я моргнул. Нет, теперь ничего. Зато появилось какое-то мерзкое чувство. Очень-очень мерзкое. Такое бывает, когда по ноге ползет паук, вы его еще не увидели, но уже знаете, что он там. Бррр, боюсь пауков, вечно мой разум выдает не самые удачные для меня сравнения.
Я заглянул под стол. Естественно никаких пауков там не было, но гадкое чувство не покидало меня. Да что за неудача? Я расстроенно откинулся на спинку кресла. Ну и ладно, пойду спать.
Снова оно! На этот раз я был готов и, неудобно вывернув шею, широко распахнутыми глазами посмотрел в ту сторону, где предположительно происходило движение, которое не давало мне покоя. Взглянул и остолбенел.
Здесь память подкидывает мне статичную сцену, будто увиденное выжжено у меня в мозгу. Я увидел за окном детское лицо в ветвях дерева, что росло под моими окнами. Белозубая улыбка до ушей. Один карий глаз шире другого, что придавало лицу слегка безумное или удивленное выражение. Будто незнакомец не ожидал, что мне удастся заметить его. Я не увидел в нем ничего угрожающего. Никаких клыков, когтей, провалов глаз. Оно не тянулось ко мне своими бледными руками, не пыталось проникнуть в мою квартиру. Ребенок просто сидел в кроне дерева, держась тонкой ручкой за ветку и смотрел на меня, широко улыбаясь. В другой его ручке было что-то, отдаленно напоминающее весьма потрепанный цветок.
Помню, что по спине скользнула струйка холодного пота, а тело стало ватным, как у мышонка, что смотрит в глаза голодному удаву. Я почувствовал себя этим самым мышонком. Что-то подсказывало мне, возможно хваленая писательская интуиция, что для этого дитяти ничего не стоит войти ко мне в дом и порвать меня на маленькие неаппетитные кусочки. Было что-то в его облике. Что-то такое...
Не выдержав, я моргнул. Когда я вновь взглянул наружу, там уже никого не было.
Возможно игра воображения, возможно это был просто ребенок, загулявший ночью и моя гиперактивная фантазия сотворила из него персонажа очередной книги. Но дальше случилось кое-что, чего я не могу объяснить. Я сидел, обливаясь холодным потом и пытался привести свои мысли в порядок, когда вновь увидел как на границе зрения что-то мелькнуло. Хлопнула форточка. На моем столе, рядом с открытым ноутбуком лежал высохший цветок, похожий на ромашку.

Ярость стали

Автор идеи: Kira
1.

Раннее утро Асмунд встретил в седле своего верного Дюрана. Конь негодующе всхрапывал, ему не нравился мелкий моросящий дождь и промозглый ветер, приносящий запах пота, крови и страха. Армия каганата приближалась к высоким каменным стенам столицы, хмуро подпирающим низкое небо, но каждый шаг она делала ценой сотен трупов. Северяне яростные воины, особенно, когда враг вторгается на родную землю. Обычно север раздирают междоусобные войны, но под угрозой вторжения с юга враждующие таны объединили свои силы, чтобы дать отпор смуглой орде и дальше предаваться грызне с соседями.
Асмунд поправил сползший наплеч и пришпорил коня. Молодой ярл вел на эту войну всего полсотни воинов, но это были ветераны, каждый из который стоил десятка. Услышав за спиной топот копыт он довольно усмехнулся - его воинам не нужен был сигнал.
Отставая от Асмунда на полкорпуса скакал его младший брат Харальд, совсем еще мальчишка, готовящийся войти во взрослую жизнь в славной битве, своей первой битве. Слева, также чуть позади, на огромном вороном коне скакал седовласый гигант с покрытым шрамами лицом. В отличие от Асмунда, закованного в броню и закинувшего за спину любимую секиру, воин был одет в легкую рубашку и вооружен парой коротких топориков. Ульв был берсерком. Самым старым берсерком на севере, чем он был крайне недоволен, мечтая наконец встретить смерть в кровавой неистовой пляске боя.
Тем временем небольшой отряд с Асмундом во главе приближался к месту, где сегодня прогремит решающая схватка между севером и югом. Широкий тракт, по которому спустя несколько часов должна пройти армия южан, тянулся через бесплодную пустошь, прозванную Обителью Врагов. Название такое она получила неспроста, это был единственный путь к столице, и, если враг хотел захватить главный оплот севера, то армия должна была пройти через пустошь. Однако поработить северян не так просто, и кости врагов нашли свою последнюю обитель в недружелюбной холодной земле.
Еще издалека Асмунд увидел, что на поле собралась уже почти вся объединенная армия севера, не хватало лишь нескольких танов из далеких горных поселений, дорогу которым преградила горная лавина, о чем сообщил недавний гонец. Воины разбивали биваки, некоторые уже точили оружие у костров, другие пели песни о славных битвах и почетной смерти в бою. Асмунд увидел высокого мужчину в простых латах, прогуливающегося меж костров и подбадривающего воинов. Рагнар, конунг севера всегда был больше воином, нежели политиком, вот и сейчас он предпочел сражаться в первых рядах с отрядом лучших дружинников.
Спешившись, Асмунд оставил воинов разбивать лагерь, а сам двинулся навстречу Рагнару.
- Слава конунгу! - ярл ударил себя кулаком в грудь.
- Во имя Одина, Асмунд! - конунг рассмеялся - Мы с твоим отцом, да не опустеет в Вальгалле его кубок, лучшие друзья были, да и тебя я в пеленках видел, так что оставь этикет напыщенным вельможам каганата.
Рагнар крепко обнял юношу и похлопал того по плечу.
- Как жена?
Асмунд улыбнулся, вспомнив прекрасную Раннвейг:
- Ждет сына.
Рагнар хохотнул, впрочем тут-же посерьезнев:
- Скоро, друг, скоро воспоют клинки.
- Южане близко? - Асмунд напрягся.
- К обеду будут здесь. - конунг нахмурился - На этот раз каган Хасуф настроен более решительно чем когда-либо.
- Посмотрим где будет его решительность, когда его так называемые воины будут в панике бросаться в холодные воды фьорда! - Асмунд радостно оскалился.
- Их много, очень много. - конунг кажется не разделял радостного нетерпения юноши - Нас больше, но мне не нравится уверенность, с которой идет его армия. Я не видел, разведчиков, Асмунд, будто они знают сколько нас и где мы. И мне это очень, очень не нравится.
- Враг близко! - раздался топот копыт и рядом с собеседниками остановился взмыленный конь разведчика - Будут здесь через час!
- Что-ж, быстрее чем мы рассчитывали. - Рагнар невесело усмехнулся, и развернувшись к Асмунду сказал - Готовь своих воинов, друг мой. Славной битвы и славной смерти.
Быстрым шагом конунг направился к своему шатру, где его ждал боевой конь, с притороченным к седлу копьем. Пару мгновений Асмунд смотрел вслед своему конунгу и другу, а затем пошел собирать свой небольшой отряд.

2.

Воины стояли ощерившимся оружием строем, кони рыли копытами землю, чуя близость битвы. Армия севера, гордость Одина и ужас врагов, была готова встретить врага. Асмунд и его отряд должны были сформировать острие атаки, прорвать строй щитников кагана и держать брешь любой ценой, пока такие-же летучие отряды проделывают то-же самое по флангам и основные силы вливаются в брешь подобно расплавленной стали.
Как и прежде, по левую руку горячил своего коня Ульв, по правую сидел в седле бледный, но решительный Харальд. Мальчишке сегодня придется тяжело, но Асмунд присмотрит за ним.
Перед северянами, на расстоянии выстрела из лука растянулась, подобно невиданному змею, армия кагана, сверкающая чешуей доспехов. Реяли цветастые стяги, да раздавалось заунывное пение жрецов. За спиной Асмунда кто-то грязно выругался. Да, проклятые ублюдки позорят божеств своим воем. Ничего, скоро северный кулак заткнет им глотки.
Издалека донесся визгливый вопль рожка  и змей дрогнул, раздался скрип сочленений доспехов, лязг металла и топот тысяч ног, мерно печатающих шаг.
- На смерть! - Асмунд пришпорил коня, боковым зрением увидев, как от цельного строя отделяются еще отряды. Один из них вел сам Рагнар.
- На смеееерть! - проревели полсотни глоток за спиной и все звуки утонули в грохоте копыт.
Земля мелькала под копытами Дюрана, стальной бок южного змея приближался, распадаясь на отдельных щитников, и Асмунд уже видел, куда направлять отряд. Одним движением достав из-за спины секиру, он поднял ее над головой, в жесте воинского приветствия врагу. Скоро, совсем скоро металл напьется крови. Чуть позади страшно зарычал, захохотал Ульв, вгоняя себя в амок, боевое безумие. Сжимая топоры в обеих руках, он управлял конем только ногами, и вороной гигант слушался малейшего движения хозяина. Осталось совсем немного, еще пара секунд и сшибка. Харальд размахнулся и тяжелое короткое копье вошло одному из воинов, не успевшему спрятаться за щитом, в грудь, отбросив того назад. Отлично, мальчик, хорошее начало боя - удовлетворенно подумал Асмунд.
- Гррррра! - с полувыдохом-полурыком юный ярл опустил свою секиру на голову первому попавшемуся врагу. Тот поднял щит, закрываясь, но мощный удар разрубил стальную окантовку щита и шлем, обрызгав всё вокруг кровью и кусочками черепа незадачливого вояки. Не останавливаясь, секира совершила новый смертельный полукруг и еще один враг упал, пытаясь удержать вываливающиеся внутренности.
Прыжок прямо из седла в толпу врагов. Боевые кони сами знают что делать, да и в пылу схватки слишком тесно, слишком неудобно сражаться конным. С яростным ржанием Дюран встал на дыбы и опустил копыта на чью-то голову, вбив шлем южанина тому в плечи с громким хлюпаньем.
Северяне как нож сквозь теплое масло прошли сквозь строй щитников, и теперь сражались в окружении врага, не давая тому сомкнуть брешь. Слева яростно рыча собирал кровавую жатву Ульв, справа Харальд ловко орудовал коротким мечом, прикрываясь баклером от ударов не в меру ретивых южан.
Проклятье, ну чего они там, эля обпились?! Где основные силы?! Асмунд раздраженно отмахнулся секирой от смуглокожего коротышки с двумя саблями, заставив того неловко отступить на шаг назад, где он тут-же попал под удар топора берсерка. Старый Ульв был похож на саму смерть, весь забрызганный кровью, с яростной белозубой усмешкой и пронзительно-голубыми глазами.
- Асмунд! Асмунд, где ты?! - раздался тонкий мальчишечий голос.
Харальд! - мелькнуло в голове у ярла, и он развернулся, готовясь грудью защитить брата от опасности. Но брат сражался как ни в чем не бывало и даже, казалось не запыхался.
- Асмунд! Нас предали! - Через брешь прорвался юноша, в окровавленной рубашке. - Горные таны, они пришли!
Ярл ошеломленно застыл на месте. Эйрик, сын Рагнара, вот кем был мальчишка, но что он здесь делает?
- Эйрик, какого демона?! - Асмунд за шкирку втянул юношу за спины северян. - Где основные силы?!
- Не будет их... Отец... - Эйрик сглотнул. - Отца нет. Убили его.
- Что произошло, во имя всех богов?! - Асмунд не мог поверить, что конунг мертв. Прощай старый друг, прощай.
- Горные таны продались югу. Они ударили нам в спину. И провели часть армии кагана через горные тропы. Мы одни...
Ярл не мог, решительно не мог в это поверить. Гордый север никогда не станет на колени под звон монет из казны кагана! Но дым пожарища со стороны лагеря конунга, откуда должны были подойти основные силы, говорил об обратном. Никто не придет.
- Ты поскачешь в столицу - глухо проговорил Асмунд - Предупреди дружину, пусть не отпирают ворота. Твердыня выдержит.
- Но... - вскинулся мальчишка.
- Никаких но. - ярл говорил тихо, но его тон не терпел возражений. - Мы дадим вам время. Столько, сколько сможем. А теперь - скачи!
С этими словами он усадил Эйрика на спину прискакавшему на свист Дюрану. Прощай Дюран, прощай верный товарищ. Еще один свист и конь, всхрапывая, понесся в сторону столицы, протоптав кровавую просеку в рядах южан.
- Север загнил. - тихо прорычал ярл, глядя вслед удаляющемуся всаднику. - Север загнил, нас предали! Мои воины, на смерть!
- На смерть! - дружно рявкнули полсотни глоток.
Никто из его воинов не отступит, не сдастся врагу. Жаль, Харальд еще совсем мальчишка. Не такого боя он желал для брата. Но теперь им осталось только как можно дороже продать свои жизни. Асмунд грустно усмехнулся. Пусть враг узнает, как умирают северяне.


3.

Солнце близилось к зениту. От пятидесяти человек, сражавшихся в окружении врага остался едва ли десяток самых выносливых или самых удачливых. Асмунд, потерявший секиру устало отмахивался от врагов подобранной саблей, баклер Харальда треснул а иззубренный меч покрылся кровавой коркой. Старый Ульв, хрипло дыша сжимал в правой руке верный топор. На месте левой был замотанный обрывками рубахи обрубок. Спина к спине стояла горстка воинов и каждый был ранен и смертельно устал.
Нужно было выиграть еще немного времени. Эйрик скорее всего еще только доскакал до столицы и теперь поднимает дружину на защиту города. Им нужно еще время, еще немного времени.
Странно, что враги не используют луки, устало подумал Асмунд, это оружие трусов всегда было в чести у южан. Будто услышав мысли молодого ярла, враги расступились, и из-за спин щитников раздался голос с южным акцентом:
- Готовсь! - Раздался скрип натягиваемых тетив.
Асмунд оскалился. Вот и всё. Конец. Слишком рано, проклятие, как рано.
- Пли! - щитники разомкнулись, освобождая лучникам линию огня.
Тетивы щелкнули и рой стрел устремился в сторону северян, устало смотревших в глаза своей смерти. Асмунд сделал шаг вперед, закрывая брата от стрел и упал, пронзенный сразу десятком хищных жал.
Глаза заволакивало красной пеленой, но молодой ярл видел, как Ульв, из груди которого торчало три стрелы, со страшным хохотом бросился вперед, прямо на щиты и выставленные копья. Берсерк собрал богатую жатву, прежде чем враги разрубили уже мертвого гиганта на куски.
- Пли! - еще залп.
Асмунд видел, как упали оставшиеся. С предсмертным хрипом рядом с братом опустился на землю Харальд. Хищно дрожа, в его горле торчало древко стрелы с черным опереньем. Асмунд поймал мертвый взгляд брата, когда его глаза заволок алый туман и он провалился в забытье.

Мало. Нужно еще немного времени!

Интерлюдия.

Высокие шпили родового замка подпирали небосвод. Хмурые тучи заволокли солнце и небеса разверзлись снегопадом. Метель бушевала вот уже несколько дней и дороги стали непроходимыми. Маленький Асмунд искренне этому радовался, ведь как только метель кончится, отец уйдет на войну.
А пока мальчик сидел у камина и отец рассказывал ему старые воинские байки. Разговор как раз перешел на старые доспехи, что передавались в их роду от отца к сыну.
- Когда-нибудь и ты оденешь эти доспехи, сынок. - мужчина посмотрел на сына - Знаешь, никто не помнит, кто их выковал. Мне они достались от отца, тому, от его отца, моего деда, тому от прадеда...
- А правда что они заколдованы? - Асмунд с интересом взглянул в сторону отца, который в этот момент как раз начищал закрытый шлем.
- Кто знает, сын, кто знает - мужчина отложил шлем в сторону и присел рядом с сыном - Говорят, что они хранят часть каждого воина из нашего рода. Говорят также, что когда придет время последнего их боя, они пробудятся.
- Последнего? - Асмунд непонимающе моргнул.
- Да. Боя без надежды на спасение. - мужчина вздохнул - Дед любил говаривать, что это мол не простые доспехи. Что они в каждой битве напиваются крови. Говаривал он также, что если случится бой, в котором им придется отведать крови хозяина, крови, с которой выйдет и жизнь его, то произойдет что-то невообразимое.
Асмунд завороженно ловил каждое слово отца.
- Смотри сынок, метель кончилась. - проговорил мужчина, подойдя к окну. - Пора мне. Береги мать.
Мужчина крепко обнял сына и не оглядываясь направился к выходу. Асмунд смотрел вслед отцу, уходящему в свой последний поход.

4.

Каган уже почти праздновал победу. Проклятые варвары, кто бы мог подумать, что полсотни выродков смогут задержать его славную армию на несколько часов! Еще и фаланга лучников так не вовремя опоздала к началу схватки. Ничего, по возвращении в каганат полетят чьи-то головы.
Когда с псами было покончено, Хасуф сам вышел посмотреть на трупы тех, кто так опозорил его воинов.
Каган шел и строй расступался перед ним, воины подобострастно склоняли головы перед его величием. Вот и они. Каган хмыкнул, всего полсотни дикарей, а вырезали чуть меньше пятисот отборных солдат. Хасуф ходил меж телами и презрительно окидывал взглядом каждого из них. Вот это видимо главарь - человек в закрытом шлеме и латах, пробитых десятком стрел лежал навзничь, повернув голову в сторону мертвого мальчишки распластавшегося рядом. Каган остановился возле тела и презрительно плюнул на него. Надо бы повесить труп, в назидание черни.
Впрочем время поджимало и пора было двигаться на столицу, кто знает, вдруг кто-то сумел вырваться из оцепления. Не стоит давать северным псам опомниться.

Еще! Еще немного времени! Вальгалла, подожди!

Каган уже уходил, когда услышал за спиной удивленный вздох сотен человек и скрип металла о метал. Обернувшись, он застыл на месте. Человек, тот самый человек в латах, из чьей груди сразу десяток стрел напился крови, медленно двигался, поднимаясь на ноги. Вот он встал на одно колено, и, слепо шаря вокруг руками, нащупал рукоять лежавшей рядом сабли, а затем шатаясь встал на ноги.
Кровь ручейками сочилась по металлу доспехов, бодрые капли бежали из дыр, проделанных стрелами, из сочленений и из узкой прорези забрала. Чепуха! В человеке не может быть столько крови! На миг кагану показалось, что кровоточат сами доспехи.
Опешившие южане смотрели на воина, и в глазах их был ужас.
- На смерть! - будто издалека рявкнули полсотни глоток.
Мертвый воин бросился вперед и ударом стального кулака снес кагану половину черепа. Сабля в его руках застонала, заплясала в смертельном танце, сея смерть среди врагов, слишком испуганных чтобы оказывать какое-то сопротивление.
Через несколько минут южане дрогнули. От страшного воина не было спасения и защиты, удары лишь оставляли на доспехах новые вмятины и дыры, из которых тут-же начинала сочиться кровь. С криками паники воины каганата бросились назад, мечтая вырвать себе глаза, чтобы не видеть смерть в доспехах, сочащихся кровью и не слышать, как откуда-то сверху раздается яростный клич, будто десятки человек кричат в гневе - На смерть! Спустя полчаса всё было кончено. Враг бежал.
Когда Эйрик с отрядом дружинников и ополчением прискакал на место битвы, его взгляду открылась страшная картина. Поле было усеяно трупами и вороны уже начали свое пиршество, норовя сперва выклевать самое вкусное - глаза.
Вскоре сын конунга нашел и то, что осталось от отряда, возглавляемого Асмундом. Сам молодой ярл стоял на коленях рядом с телом своего брата, бессильно опустив голову. Его латы были алыми от крови а из груди торчали обломки стрел. Мертвые руки сжимали рукоять сломанной сабли. Когда Эйрик снял с ярла шлем, чтобы тот в последний раз взглянул на этот мир, то отшатнулся от неожиданности. Молодое лицо Асмунда было исперещено морщинами, а волосы цвета спелой пшеницы поседели в одночасье.
Сын конунга вздрогнул, вспомнив историю о проклятых доспехах, принадлежавших ярлу. Некоторые считали, что те выпивают душу в обмен на силу, дарованную в последний час. Кто знает, так ли это. Эйрик удивленно моргнул. Ему показалось, что металл на доспехах дрогнул. Да и вмятин на них кажется уже меньше чем было несколько секунд назад. Раздался скрип и на землю со стуком упал обломок стрелы. За ним еще один. И еще. Вскоре перед ошеломленным Эйриком на земле лежал Асмунд в сверкающих доспехах без единой вмятины.

Привет отец, привет брат! Здравствуй, Рагнар, старый друг.

Старые фотографии

Сегодня, копаясь в коробке со старыми фотоальбомами, я наткнулся на странный альбом, даже скорее толстую тетрадь со вклеенными фотографиями. Обычно я подписываю на обложке год, иногда даже коротенькое название, но на необычной мягкой кожаной обложке этого альбома не было ни наклеек, ни надписей. Слегка изношенный переплет пах старой бумагой и почему-то гарью. Готовый увидеть давно забытые фото из детства или с чьего-нибудь дня рождения я открыл тетрадь.

Каждую страницу тетради занимала одна фотография с подписанным именем и датой. Мои друзья и знакомые, мои соседи и коллеги по работе. Все они были сфотографированы спящими в, кажется, одной и той-же комнате с голыми бежевыми стенами. Все были одеты похоже. Мужчины - в строгие костюмы, женщины - в длинные темные платья. Даты под каждой фотографией были разными, наверное дата, когда было сделано то или иное фото.

Хм, странно, вот фотография моего лучшего друга. Я точно помню день и год нашего знакомства. Ох, и повеселились же мы тогда... Дата под фотографией - шестнадцатое апреля. День, когда мы впервые встретились.

Странно-странно-странно. Интересная догадка посетила мою голову и я пролистал тетрадь до последней занятой страницы. Вчера я познакомился с очень милой девушкой... Задумчивым взглядом я смотрел на ее фотографию в альбоме. Качество снимка было заметно лучше чем у остальных и я мог детально рассмотреть ее бледное осунувшееся лицо, запавшие глаза и тонкие, скрещенные на груди руки. Проклятье, да она же мертва! Дата под фотографией - вчерашнее число.
Это бред! Бред-бред-бред! Если предположить, что все люди на фотографиях мертвы, и ниже подписаны даты их смерти... Какая-то нелепица. Это что, загробная жизнь такая? Не сходится, ведь если бы у каждого после смерти был подобный альбомчик, то даты были бы разные. Какого хрена?

Стоп. Я как-то слишком легко принял возможность собственной смерти. Как я вообще оказался там, где сейчас живу? Я не помню своего детства. Почему я раньше не обращал на это внимания?! Вспоминай, вспоминай-же! Привкус соленой воды во рту и ощущение бездны под ногами. Чьи-то мудрые глаза, наблюдающие за мной из глубины. И голос, скрипучий и древний:

- Не в добром месте ты умер, человек. Да не в добрый час.

Я сидел на полу, сжимая в руках проклятущую тетрадь и, как рыба, выброшенная на берег, хватал ртом воздух. Мои легкие сжимались в спазмах, будто их все еще наполняла соленая морская вода.

Как Смерть оказывается в сотнях разных мест одновременно, чтобы собрать свою жатву? Теперь я могу сказать. Это мы. Люди, умершие не в то время и не в том месте. Мы что-то вроде секретарей и посыльных на службе у лентяя-Смерти. Сами того не зная, мы выполняем Его работу и творим мир вокруг себя. Новый мир. Мир мертвецов, если хотите.

Проверь, нет ли у тебя в старом пыльном чулане потертой тетради, чей переплет пропах гарью. Не вклеены ли в нее фотографии людей, которых ты знаешь. А потом постарайся вспомнить, как ты стал тем, кто ты есть.

Колыбельная

Зачем, ну зачем я сюда пришел, знал-же что всё так и выйдет!
Тени за спиной пляшут в безумном танце, потревоженные неверным огнем свечи в моих руках.
Такое странное чувство, необычное для места в котором я оказался. Чувство умиротворения и разливающейся по телу сладостной ленивой дремоты. Я должен кричать, должен вопить от страха и бежать сломя голову как можно дальше отсюда, а вместо этого я, с дурацкой свечой в руках, пробираюсь темным коридором всё дальше и дальше вглубь проклятого дома.
Высокая арка дверей показалась мне пастью, проглотившей меня, когда массивные деревянные створки гостеприимно отворились без скрипа, впуская меня в святая святых. Так-же бесшумно они захлопнулись за моей спиной, будто отрезая меня от внешнего мира.
Проклятье! Я же приходил сюда с новеньким фонарем и целой кучей батареек, так откуда взялась эта проклятая свеча?! Не помню... Иду мимо древних картин и антикварной мебели.
Века шли, время летело, а дом стоял, надменно возвышаясь над суетливым городом. Дом был старым, дом был похож на мудрого старика, с высоты своих лет и опыта, поглядывающего на глупых детишек. Никто во всем мире не знал, когда и кем этот дом был построен, с какой целью, кто в нем жил, и жил ли когда-нибудь. Дом смотрел на город узкими бойницами стрельчатых окон и в этом взгляде была мудрость тысячелетий. И голод. Зверский голод узника Бастилии, томящегося в цепях.
Сколько я уже иду? Коридор явно длиннее, чем позволяют размеры дома. Горячий воск капает на руку, заставляя болезненно поморщиться.
Любопытство сгубило немало душ, пока люди не поняли, что от дома лучше держаться подальше. Все, за кем закрывались его двери, пропали. Кроме того все те жалкие попытки снести дом кончались быстро и трагично. Поэтому люди сделали единственное, что им оставались. Они предпочли не замечать его.
Иду. Иду, не услышав, как что-то бесшумно упало с потолка, откуда наблюдало за мной вот уже не один десяток минут, и теперь крадется позади. Теперь по стене. Снова перебралось на потолок и следует за мной, сверля спину голодным взглядом. Иду и жду, когда на плечо опустится костистая рука и затылок обожжет ледяное дыхание.
Наверное и мне суждено стать жертвой своего неуемного любопытства. Кажется коридор уходит на многие километры вперед. А ноги с каждым шагом слушаются всё хуже и хуже. Несмотря на абсурдность ситуации меня клонит в сон, хочется свернуться клубочком под первым попавшимся шедевром искусства, что никогда не увидят свет, и уснуть беззаботным сном младенца. Дом будто нашептывает мне колыбельную сотней и одним голосом.
Иду дальше, не увидев, как одна из многочисленных дверей приоткрылась и в проеме промелькнул детский силуэт. Не увидев, что это мальчик, одетый в костюм эпохи возрождения. Мальчик, чья белая кружевная сорочка пропиталась кровью из его разорванного горла. Иду, не увидев, как его губы растянулись в улыбке, обнажая два ряда острых желтых клыков.
Когда-же кончится проклятый коридор! Я так устал, и так хочется спать. Впервые в жизни я вознес хвалу господу, наградившему меня бессонницей. Что-то подсказывает мне, что уснув в этом доме, я больше не проснусь. Ну уж нет! Полный мрачной решимости идти хоть до края света борюсь со сном.
Огонек свечи трепещет и я чувствую дуновение легкого ветерка. Неужели! Неужели я вижу впереди дверь, завершающую мое безумное путешествие. Молясь, чтобы она была открыта, дергаю за ручку и обнаруживаю себя на заднем дворе. Да! Я победил! Вот так! Чертов дом, впервые тебе попадается человек с хронической бессонницей, ха!
Иду по узкой улице домой, желая только одного - свалиться в свою теплую кровать и проспать два дня. Вечерние сумерки мягко опускаются на город, пеленая меня в своей мирной безмятежности.
Еще одна капля раскаленного воска обжигает ладонь. Почему я всё еще держу в руках эту глупую свечу? Не важно. Главное добраться до дома и лечь спать. Прохожу мимо женщины с коляской, в которой плачет голодный младенец.
Иду, не заметив, как она оборачивается мне в след. Не заметив, что ребенок в коляске давно мертвый, посиневший, но его глаза горят голодным огнем. Иду, не обращая внимания на шепот колыбельной в ушах.
Все, за кем закрывались двери дома, пропали. Все.

Лишний

Привет, ты когда-нибудь ощущал себя лишним? Не в какой-то неудачный вечер, а всегда. Будто ты незваным пришел на праздник, или сидишь на скамейке между двумя влюбленными, тянущимися друг к другу.  
Думал ли ты о том, что будет, если тебя просто стереть, словно тебя и не было? Почувствует ли кто-то себя не в своей тарелке без тебя? Думал ли, что возможно ты просто лишний, человек, которому лучше бы и не рождаться? Что у тебя нет своего места в жизни, и ты вклиниваешься, тесня остальных, как человек, пытающийся залезть в и так переполненный автобус.  
Думал ли о том, что для того, чтобы почувствовать себя нужным, тебе придется вытолкнуть кого-то с его места? Чтобы теперь он ощущал себя сгорбленной тенью в дальнем углу.  
Но я знаю, ты слишком добр или слишком слаб для этого. Может так и к лучшему.

Да наступит ночь

Всё началось два года назад, в октябре. Затянутое серыми тучами низкое небо нависало над головой, грозясь с минуты на минуты разразиться то ли дождем, то ли мокрым снегом. Я спешил домой, запахнув пальто, скрываясь от холодного ветра за высоким воротником. До заветной двери оставалось рукой подать, когда, будто выпав из густых сумерек, ко мне подошел старик. Точнее он будто появился со мной рядом - пожилой мужчина с неопрятной седой бородой, торчащей в разные стороны. Одет он был в камуфляжные штаны, видавшую лучшие времена кожаную куртку, а на ногах его красовались новенькие разноцветные кеды. Молниеносно приблизившись, он железной хваткой схватил меня за руку и прошептал:

- Ночь наступит. - его глаза блеснули безумием.

Я даже не успел никак среагировать, он напоследок до боли сжал мою руку и исчез в сгустившейся вечерней темноте. Слегка ошарашенный, машинально потирая ноющее предплечье, я преодолел оставшийся путь до дома. Войдя в квартиру и раздевшись, я удивленно осмотрел руку - чуть выше запястья наливался лиловым синяк в форме отпечатка ладони.

Моё скромное жилье представляло из себя старенькую двухкомнатную квартирку, где я жил в гордом одиночестве. Слегка обшарпанные обои, плакаты рок-н-ролльных групп на стенах да необходимый минимум мебели. Выкинув из головы странного старика я направился в душ, еще раз напомнив себе поставить решетку на отверстие для вентиляции, которое сейчас скалилось из-под потолка черной дырой в стене. Я стоял под теплыми струями воды, смывая с себя уличную пыль, когда почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Думаю почти каждому знакомо это чувство, когда чей-то пристальный взгляд упирается в спину.

Поспешив смыть с головы шампунь, я осмотрелся. Как и следовало ожидать - никого. Только черная дыра вентиляции. Теперь она больше не казалась мне оскалившейся пастью. Скорее глазом. Мысленно обозвав себя дураком, я попытался убедить себя, что из вентиляционного отверстия на меня может смотреть разве что бедняга-паук. Безуспешно. Несмотря на природный скептицизм сейчас мне почему-то казалось что за мной наблюдает что-то побольше паука. Побольше и поумнее. Стараясь не сводить глаз со злополучной дыры я поспешил закончить водные процедуры, чуть не свернув шею вылезая из ванной спиной вперед. Суетливо одевшись, я повернулся к выходу когда услышал за спиной детский смешок.

- Ночь наступит. - и еще один смешок, откуда-то сзади и сверху.

На этом моменте мои нервы сдали и я, кажется что-то опрокинув по дороге, пулей вылетел из ванной комнаты. Я бросился к шкафу с одеждой по пути зажигая свет во всей квартире. Молниеносно собравшись, я выбежал из дома на улицу. В моей голове крутилась лишь одна мысль - выбраться из проклятой квартиры. Оказавшись на улице и стоя в свете фонаря я слегка успокоился и, решив переночевать в гостинице, вызвал такси. Не знаю, что подумал таксист, когда я расплачивался с ним дрожащими руками, но меня это не особенно заботило. Оказавшись в теплом и светлом номере я успокоился окончательно и предоставив разбираться с проблемами себе завтрашнему, при свете дня, залез в кровать, готовясь отойти ко сну.

Я проснулся посреди ночи от кошмара, зайдясь в крике. Простыни были смяты и пропитаны потом. Я лежал в ужасе уставясь в темноту, и казалось что все мои детские страхи вылезли на поверхность. Мне казалось, что за окном что-то есть, нечто враждебное. Существо, которое только и ждет, когда я поверну голову и взгляну на него. Тогда оно разобьет тонкие стекла, войдет в комнату и убьет меня. Хлопанье крыльев снаружи заставило меня подскочить на кровати. Но оно-же и немного успокоило меня. В конце концов это всего-лишь птица - подумал я, когда раздался мерзкий скрежет, будто по стеклу провели чем-то острым.

- Ночь наступит. - от этого квакающего голоса я вжался в простыни, мечтая о том, чтобы стать невидимым.

Затем снова раздалось хлопанье крыльев и наступила тишина. До утра я лежал, боясь пошевелиться, уснув беспокойным сном лишь с первыми лучами солнца. Проснулся я в темноте. Вчерашний кошмар поблек, забылся, как дурной сон. Взглянув на часы я удивился - одиннадцать часов утра. Странно. Но за окном темно, как ночью. Выглянув наружу я увидел что на улицах кипит обычная дневная жизнь, машины, люди, спешащие по своим делам. Всё еще скорее удивленный а не напуганный я расплатился за номер и вышел из гостиницы.

И там я увидел то, что повергло меня в ужас. Действительно, почти полдень, солнце в зените. Черное солнце в фиолетовых небесах. Дальнейшие события я помню весьма смутно. Кажется я куда-то бежал, что-то кричал. В общем и целом предсказуемо, но кончилось всё психиатром. Может быть я действительно болен, ведь для всех солнце осталось прежним, а я бродил во тьме. Я сидел в кабинете у психиатра и даже немного пришел в себя. В психбольницу загреметь я не хотел несмотря ни на что, поэтому рассказал врачу грустную историю о паленой водке и депрессии. Как ни странно он поверил, выписал какие-то таблетки и отпустил на все четыре стороны. Уже готовясь закрыть за собой дверь кабинета, я услышал за спиной деликатное покашливание и остановился, думая что доктор хочет мне что-то сказать.

- Ночь наступила. - голос был совсем не похож на голос врача. Скорее на змеиное шипение.

Надеюсь хороший человек не обиделся, когда я с грохотом захлопнул за собой дверь. Стараясь улыбаться как ни в чем не бывало я вышел из больницы, стараясь ни обо что не споткнуться в кромешной темноте. Я вышел на улицу, к лучам черного солнца.

С тех пор прошло два года. Я привык жить во тьме, которую не разгоняет ни огонь, ни свет фонарей. Голоса больше не преследуют меня, однако теперь у меня есть проблема куда серьезнее. Лица людей на улицах, они начали изменяться. Теперь каждый случайный прохожий смотрит на меня и на лице его играет ехидная ухмылка. Женщины, старики и даже дети. Знаете как ужасно смотрится такая улыбочка на лице карапуза в колясочке? Я знаю. Сейчас мне остается только верить что за ночью наступит рассвет. Я верю, но надолго ли хватит этой веры? Я больше не могу смотреть в эти глаза. Сегодня я сидел дома, забившись в угол и думал, крутя в руках длинный кухонный нож. Я не знаю что мне делать. Не думаю что смогу убить себя, даже в такой ситуации. Но может быть я смогу убрать с их лиц эти ехидные ухмылки?

Ловушка

- Запомни, Клемент, экзорцизм - это всегда сделка - отец Октавиан мерил шагами узкое пространство внутреннего двора монастыря - Мы впускаем их в наш разум, где можем дать им бой, используя все навыки что имеем.

- Бой? Как? - юный послушник, которого Октавиан назвал Клементом ловил каждое слово своего наставника.

- А ты думаешь зачем отец Августин учит послушников владению мирским оружием? - Октавиан хмыкнул - наш разум даст нам в десницу карающий меч, но владеть им не научит.

- Но когда мы впускаем... - послушник замялся - Впускаем демонов в наш разум, то сами становимся одержимыми?

- С одной стороны да - Октавиан присел на скамью рядом с учеником - Но с другой стороны, мы можем диктовать им свои условия, а не они нам. Мы можем запереть... Демонов, как ты выразился, и вынудить их сражаться.

- И уничтожить их без жалости и сострадания. Разрубить их на тысячу кусков. Раздавить и втоптать в грязь стальным сапогом. - раздался хриплый голос и во двор вошел мужчина.

Он был стар, очень стар, но фанатичный огонек в его глазах трепетал лепестками холодного синего пламени. Епископ Маркус, отец-основатель епархии экзорцистов был одним из лучших сынов церкви. Тонкий политик и блистательный ученый, именно он первым понял что нужно делать, когда Ад начал проникать в мир.

- Да сгинет враг, епископ - Октавиан с послушником опустились на одно колено, приветствуя епископа.

- Да сгинет враг - отмахнулся епископ - Встань Октавиан, мы слишком давно знакомы. И ты, послушник. У нас еще один.

- Кто? - Октавиан подобрался.

- Дочь графа. - епископ сухо усмехнулся - Выдвигайся немедленно, карета ждет.

Епископ кивнул взволнованному Клементу и, подметая землю полами плаща, скрылся в дверях.

***

К высокому дому, почти замку в центре города подъехала карета, обитая железом. Дверца открылась и наружу вышли мужчина и мальчик в одинаковых серых плащах. На их спинах был вышит белый крест обвитый цепью - символ экзорцистов.

Стражники без лишних вопросов распахнули ворота и монахи вошли в дом, где их встретил испуганный мужчина средних лет. Граф.

- Где? - на работе Октавиан был немногословен.

- Наверху, отец. Пожалуйста, скорее! - Граф пытался держать себя в руках, но выходило плохо.

- Ведите.

Граф провел их по широкой лестнице, обитой красным бархатом на второй этаж. Дрожащими руками распахнув богато украшенные двери, он нервно дернул подбородком и скрылся в темном коридоре. Посторонние не допускаются на процесс - один из догматов церкви.

В пустой комнате сидела девушка, совсем еще девочка. Волнистые рыжие волосы обрамляли худое бледное личико, делая ее похожей на призрак. Она сидела на стуле в центре с закрытыми глазами и мерно покачивалась.

- Стой. - Октавиан обернулся к послушнику. - Стой и смотри. Дальше моя работа.

- Да, отец. - Клемент принял из рук Октавиана его плащ и отошел к дверям.

Октавиан остался в короткой тоге с тем-же символом, что и на плаще. На широком поясе висела книга и кинжал. Еще один кинжал был за голенищем высокого сапога, и один в рукаве - стандартный комплект экзорциста на случай непредвиденной ситуации. Если монах проигрывает схватку с демоном - он должен успеть броситься на кинжал, дабы навечно заточить Ад в темнице мертвого тела, ибо экзорцист, несущий в себе демона - смертельное оружие в руках Врага.

- Judica, Domine, nocentes me: expugna impugnantes me. - стандартная фраза прогрохотала подобно грозе и девушка открыла глаза.

Алая радужка сливалась с алыми белками, и только черный зрачок в центре выглядел как дыра в сам Ад.

- Я не враг твоему Господу, монах - раздался мелодичный голос.

Обычно при первых святых словах одержимые теряли сознание и Ад говорил устами самого экзорциста, пока в его душе шел смертный бой, но не в этот раз. Девушка всё так-же сидела на стуле, слегка покачиваясь, и взгляд ее глаз сверлил Октавиана.

- Как посланец Его, как карающая десница Его, как уста, несущие слово Его, пришел я, дабы заключить с тобой сделку на крови, сделку, которую не разорвать - быстрым движением Октавиан сорвал с пояса нож и полоснул по ладони - Кровью сына Его скрепляю соглашение, и да будет так!

- Ну если ты так этого хочешь, монах - с этими словами девушка бессильно упала в руки подоспевшего Клемента, а глаза Октавиана начали наливаться алым.

Ученик и наставник были связаны, и Клемент, бережно опустив девушку на пол, мог наблюдать, за всем, что творилось в голове у Октавиана. Но лишь наблюдать.

***

Поле, тянущееся до горизонта было залито мягким золотистым светом, льющимся, казалось, отовсюду. Октавиан, облаченный в легкую кожаную броню, сжимал рукоять глефы, готовясь вступить в бой, но когда увидел с чем предстоит сражаться его пальцы разжались, и глефа бесшумно растворилась в воздухе.

Напротив него, на расстоянии нескольких метров стояло существо совсем не похожее на порождение Ада. Могучий торс, закованный в серебряную кирасу. Из под закрытого шлема выбиваются золотые кудри. Мускулистые руки сжимают сияющий фламберг, разбрасывающий вокруг искры чистейшего пламени. И, как венец образа, - четыре белоснежных гордо расправленных крыла.

- Ангелы предали Господа? - Октавиан взял себя в руки. - Кто ты?

- Я же говорил, что не враг твоему Богу. - ангел повел крыльями - Но враг тебе, монах. Имя мне Уриил. Я был послан, дабы наставить вас на путь истинный. Ваши деяния неугодны Господу.

- Ты хочешь сказать, что Ему угодно, чтобы Ад проник в наш мир? - ангел кивнул - Тогда мы больше не ходим под Его началом!

- Глупец. - ангел перехватил меч - Ты будешь первым. Но не последним.

Клинок в его руках заплясал в танце, разбрасывая вокруг шипящие искры.

Октавиан сделал выпад. Ангел легко уклонился и мощным пинком сбил монаха с ног.

- Глупец - повторил Уриил - Твоё оружие создано, чтобы разить Ад. Здесь нет Ада. Только я.

Октавиан лежал на земле, пытаясь восстановить дыхание. Кажется сломаны ребра, хоть битва и происходит внутри его разума, но на регенерацию потребуется еще несколько секунд. Еще одна. Готово!

Монах вскочил, и появившимся из воздуха клинком полоснул ангела по руке. Лезвие прошло насквозь, истончаясь и исчезая на глазах, не нанеся видимых повреждений. Ангел грустно усмехнулся, и еще один мощный пинок заставил Октавиана распластаться на земле, жадно хватая ртом воздух. Ангел не спеша подошел к нему и наступил на грудь, прижимая к земле.

- Ты мой. - Октавиан понял, что теряет контроль над телом.

***

Тем временем Клемент метался по комнате, не зная что делать. Невозможно победить ангела.

- Если только... - послушник на мгновение остановился - Да, наверное так.

Доставая кинжал, он бросился к телу наставника, распластавшегося на полу комнаты.

-  Как посланец Его, как карающая десница Его... - бормоча священные фразы, Клемент полоснул себя клинком по руке. - Кровью сына Его скрепляю соглашение, и да будет так!

Теперь главное не оплошать, думал послушник, главное сделать всё вовремя, пока ангел не опомнится.

***

- Ты мой. - повторил ангел, когда золотое небо вдруг разорвала молния - Твой щенок похоже хочет умереть первым. Я вернусь к тебе, когда он примет смерть.

***

Вот он! Вот этот момент! Клемент чувствовал, как его глаза заволакивает чем-то алым и он начинает проваливаться куда-то глубоко-глубоко. Сейчас! Он развернул лезвие кинжала к себе, установив его напротив сердца.

- Мы можем запереть их, учитель. Запереть в мертвом теле. Да будет так. - с этими словами Клемент вогнал пять дюймов стали себе под ребро и, уже падая на пол, прошептал - Прощайте.

***

Когда в комнату вошел граф, Октавиан сидел на коленях, рядом с мертвым учеником, и, кажется, плакал без слез.

- Мальчишка... Он был мальчишкой. - монах поднял глаза, и граф увидел, что Октавиан будто постарел на десятилетие  - Готовьтесь, граф. Грядет война.