Элегия

В далекой северной стране, укутанной снегом и одуваемой суровыми ветрами жил моряк. Моряк был старый, побитый жизнью, плавал с капитаном Дрейком, и даже вложил свою лепту в разгром испанского флота, но, потеряв в бесчисленных боях глаз, два пальца и ухо решил уйти на покой в родных местах.  
Жил он, как и положено моряку в отставке, на побережье, где холодные воды океана с рёвом и грохотом обрушивались на скалы, грозя в один прекрасный, а быть может и далеко не прекрасный день забрать их в пучину.  
И вот, в зимнюю непогожую ночь, когда бушевала метель и океан был особенно безудержен в дверь хижины раздался стук. Кряхтя и поминая морского чёрта, старик прохромал к двери, и, отперев, застыл, распахнув глаза и открыв беззубый рот от удивления. На пороге хижины, будто не замечая урагана, стояла девушка в тонком белом платье. Неизвестно откуда она пришла, ведь на лиги пути от хижины отшельника были лишь скалы, да заснеженная пустыня.
Девушка посмотрела старику в глаза, улыбнулась, и прошла внутрь. Казалось, что вместе с ней в хижину зашла весна: воздух посвежел, огарок свечи стал давать ровный и тёплый свет, а огонь в камине загудел ровно и сильно.  
В это время старик понял, кто заглянул к нему на огонёк. К нему пришла та, о ком травили байки за чаркой рома, и кого упоминали лишь в старых моряцких легендах.  

Тем временем, сделав круг по дому, девушка проскользнула в дверной проём, мимоходом снова грустно улыбнувшись моряку. Вот в ночи серебристой чешуей блеснуло белое платье и незнакомка скрылась в буране.
Тут ноги старика подкосились и он мешком рухнул на издавший негодующий скрип стул. Дрожащей рукой он откупорил бутылку грога и осушил её парой мощных глотков. Слегка пошатываясь, он встал, проковылял к старому мушкету, висевшему на стене. Забивая порох пыжом из волчьего хвоста, старик постоянно бросал быстрые настороженные взгляды в окно, будто пытаясь разглядеть кого-то, кто скрывался в метели. Кого-то враждебного. Кого-то, или что-то... Старик знал, что за первым гостем последует второй...
До утра старик просидел у окна, близоруко вглядываясь в буран и пыхтя трубкой. На коленях его лежал мушкет, а к стене был прислонен дедовский протазан. Как только начало светать, моряк, устало кряхтя, и потирая онемевшую поясницу поднялся со стула и вышел наружу. Метель, выдохшись, притихла и взору старика предстали три выжженные полосы в два фута шириной, окружающие хижину ровными концентрическими кругами. Моряк зло сплюнул и вернулся в дом.
Весь день моряк провел у бутылки грога, и лишь под вечер встал с любимого стула, чтобы забить все окна кроме одного досками и подпереть дверь. Когда работа была завершена он уселся на стул у окна, положив мушкет на колени, и кажется задремал. Ночь накрыла побережье завесой снегопада и тьмы, и с моря раздался тихий посвист, будто кто-то, стоя в неистовых волнах играл на флейте. Незатейливая мелодия звучала достаточно сильно, чтобы перекрыть рёв океана, но казалось, будто невидимый флейтист играет без малейшего усилия.
Сон вмиг покинул моряка, и он устремил взгляд во тьму. А мелодия всё нарастала. Полная грусти и безысходности, она словно отбирала всю волю к жизни. Спустя пару мгновений к флейте добавился призрачный стук копыт, лай гончих, так незаметно вплетающийся в вой ветра, и свист незримых плетей. По спине старика пробежали мурашки, столь нереальными казались звуки, доносящиеся снаружи. Нереальными, но всё-же близкими и несущими смертельную опасность...
А незримые всадники всё кружили и кружили вокруг дома, флейтист вплетал в свою мелодию новые мотивы, а старик ждал, кутаясь в плед. К утру звуки охоты начали стихать, словно отдаляясь, и флейта, издав напоследок пронзительный плач, стихла.
Старик вышел на мороз, и подставил лицо лучам бледного северного солнца, будто наслаждаясь каждой секундой света. Он окинул взглядом каменистую почву вокруг хижины, покрытую толстым слоем снега, но в его глазах не было надежды увидеть там сотни конских и собачьих следов, и правда, снежный покров был девственно чист.
Старик усмехнулся. Предвестница не приходит просто так, за ней по пятам идет Дикая Охота, и единственное что может сделать тот, кто окажется на её пути - умереть с честью. Сражаться, даже если противник - боги, идущие по следу добычи. Так пусть же поёт флейта, пусть поёт последнюю элегию.

Весь день старик бродил по морскому берегу, в последний раз наслаждаясь шумом прибоя и острыми, жалящими лучами солнца. Лишь к вечеру он вернулся к хижине, но не стал заходить внутрь, а примостился на пороге, поставив рядом протазан, и положив на колени верный мушкет.
Начинало смеркаться, и как только последний луч солнца, сверкнув на прощание, скрылся за морем, раздался резкий плач флейты.
Теперь флейта не пела, она рыдала, будто оплакивая одинокого человека с развевающимися седыми волосами. Человека, на чьем лице застыла усталость, и лишь глаза его, потускневшие глаза старика выражали твёрдую решимость... И отчаяние.
Снова раздался стук копыт о промёрзшую землю, снова лай собак и свист плетей. Невидимые всадники кружили в своём нескончаемом хороводе, в центре которого безмолвно ждал старик.
Метель вновь возобновила лихорадочный танец снежинок, но моряк кажется не замечал холода.
Старик увидел что-то во тьме и неспеша встал, сжимая побелевшими руками мушкет. Снегопад, негодующе ревя, расступился и во тьме показался всадник: огромный мужчина, на белоснежном коне. В руках всадник держал длинный узкий клинок, чьё лезвие сверкало, будто было создано из чистейшего горного хрусталя, таким хрупким, но в то-же время острым казалось оно. Человек медленно приближался, и меч в его руках начал свой танец.
Пой флейта, пой...
Старик прицелился и грохот выстрела прорезал ночь. Всадник не покачнувшись продолжал своё движение, медленное, но неотвратимое, как сход снежной лавины.
Отбросив бесполезный теперь мушкет старик потянулся за протазаном, и в это время ночной гость, непостижимым образом оказавшись на расстоянии удара, атаковал.
Чудом избежав удара, старик перекатился в сторону и встал, сжимая протазан и тяжело дыша. Снова атака, еще один кувырок из последних сил, и отчаянный, безнадежный укол протазаном.
Плачь флейта, плачь...
Всадник даже не попытался защититься, лезвие вошло между его рёбер, в то место, где должно было находиться сердце. Хруст. В руках старика осталось древко, бесполезная палка. Свист рассекаемого воздуха, и старик упал на колени, сжимая в немеющих руках остатки своего оружия.
Воздух прорезал мучительный стон флейты, и мелодия оборвалась.
Первые робкие лучи солнца показались из-за верхушек гор. На девственно чистом снегу, на коленях стоял старик, склонив седую голову. Метель будто пощадила его, обходя стороной, и казалось, что старый человек просто присел, смертельно устав.
Рядом с моряком стояла девушка в белом платье, прижимая к груди флейту. Из льдисто-голубых глаз катились слёзы, сверкая в лучах солнца как алмазы.