Бежать!

Сволочи... Пощадите!
Оставьте хоть чуть-чуть, хоть немного от меня-прежнего. Оставьте хоть каплю крови, хоть пылинку.
Отстаньте! Отстаньте! Да отстаньте же от меня!
Кто же вы, без жалости, без сострадания, без малейшего признака сочувствия и понимания?
Откуда выползли, где родились на свет такие твари?
От какой матери?
Ублюдки! Оставьте меня в покое!
Бегу. Бегу не жалея ног. Бегу, срывая окровавленные мозоли. Оставляя на асфальте алые частички себя.
Самое страшное в этой бесконечной гонке - я не слышу погони.
Я не слышу топота ног, надсадного дыхания за своей спиной. Я не слышу яростных выкриков и рычания.
Тишина обманчива: мои преследователи не дремлют. Стоит замешкаться - и моя тень потускнеет еще немного.
Они отщипывают по маленькому кусочку, по крохотной капельке цвета. Но сквозь мою, некогда чернильно-черную тень, теперь просвечивает скудная серость асфальта.
Твари! Не догоните!
Все началось с того, что пропали все бродячие животные. Кошки, собаки, даже вездесущие наглые голуби.
Мы думали - что-то свило гнездо где-то рядом. Обосновалось в какой-то темной дыре и сожрало их.
И, должно быть, вскоре придет наша очередь.
Ха! Мы даже почти не ошиблись! Что-то действительно поселилось на тусклых улицах города.
Стая.
Животные пропали. Их тени - остались.
Мы прозвали их Стаей. Пока было это “мы”.
Позже наша жизнь превратилась в бесконечную погоню. Мы убегали. Стая пыталась догнать.
Они не рвали, не поедали наших тел.
Нет, они делали это с нашими тенями.
О, я видел, что происходит с теми, чью тень они пожирают полностью... Я видел... Я видел это...
Сдохните! Сдохните! Сдохните!
Легкие горят огнем. Огнем горят раны на стертых ногах. Я не последний, я лишь один из них.
Совсем скоро моя тень сольется с унылым асфальтом и исчезнет, затерявшись в пыли.
Я уже чувствую это.
Чувствую каждой каплей пролитой крови.
Чувствую каждым ошметком разорванных легких.
Чувствую каждым затравленным взглядом.
Сволочи...
Я не остановлюсь! Пока еще. Пока...
Бежать.
Бежать!
БЕЖАТЬ!

Мой маленький ад

Мой маленький ад когда-то был молод.
Бросался рычащей тенью на галок.
Был теплым и добрым,
(Насколько вообще может добрым быть ад)
Не зная, что есть этот смертный холод.

Мой маленький ад не был жесток.
Он больше любил играть и бегать.
И никому не причинял зла.
(Опять же, в силу своих возможностей)
А что в итоге? Вот и итог.

Мой маленький ад умер.
Как все - навсегда.
Как люди.
(Совсем как живой)
Гордо. Бесшумно.

Я включаю свет...

Господа, давайте обойдемся без приветствий и ненужных предисловий. Я вас не знаю, вы меня тоже, так к черту же глупые условности.
Я хочу рассказать вам немного о своей жизни. А точнее, про ад в который она превратилась.
Дело в том, что я не могу спать в темное время суток. Как только солнце скрывается за горизонтом, я прохожу по квартире и включаю свет в каждой комнате. Я прогоняю тени из каждого угла своего дома.
Наверное вы хотите спросить, зачем? А может быть не хотите, но я расскажу все равно.
Я включаю свет, а затем плотно задергиваю шторы, чтобы не видеть десятки маленьких ладошек невесомыми отпечатками ложащиеся на оконное стекло. Снаружи.
Я включаю свет и сажусь за какую-нибудь интересную книгу, которая может увлечь меня и подсобит скоротать время до утра. Никаких фильмов, никакой музыки, ведь я должен внимательно слышать все, что происходит у меня в квартире.
Едва тихий, почти беззвучный щелчок перегоревшей лампочки коснется моих барабанных перепонок, я должен успеть захлопнуть дверь в комнату, где стало чуть-чуть, почти незаметно темнее. Знаете ли, они почему-то не могут открывать двери.
Я включаю свет и никогда, никогда не открываю ночью дверцы шкафов, какие бы звуки я оттуда не слышал.
Я осознанно превратил свой дом в крепость, которая с горем пополам может меня защитить. Нет, я не хочу никуда переезжать, потому что они последуют за мной, я знаю. Здесь есть хотя бы иллюзия безопасности, возможность выжить. Там - не будет и этого.
Наверное вам интересно с чего же все началось? Даже если и нет - я продолжу.
Все мы читаем художественные романы с изрядной долей скептицизма. Будь то фантастика, суровый реализм, сказка. Или ужасы.
Именно скептицизм является той тонкой гранью, которая отделяет разум от безумия, порядок от хаоса, реальность от вымысла.
Еще совсем недавно я был болен. Синдром Аспергера, знаете ли, очень неприятная штука, из-за которой мне никогда не суждено было стать полноценным членом социума. Впрочем, меня все устраивало, и я не видел никаких минусов в своем существовании, в отличие от моего брата, последнего живого родственника.
Именно брат ухаживал за мной все эти годы. И именно из-за него я попал из ада неведения в ад ужаса. Нет, не поймите меня превратно, я его не виню. В конце концов, он любил меня и как мог старался помочь. Но вы, конечно же, помните куда ведет дорога, выстланная благими намерениями.
Как известно, таких, каким был я, не интересует ничего за пределами узкого круга их интересов. Все, что за гранью - неважно. По крайней мере так гласит общепринятая теория.
Но мой брат откопал где-то любопытную теорию, что сильный шок может что-то переключить в мозгу и заставить его работать так, как он работает у нормальных людей. Ну... то есть у большинства людей.
Так вот, моим единственным интересом были книги. Книги по истории. О, я мог целыми днями штудировать учебники и летописи, научные труды и жизнеописания известных людей. И, что уж греха таить, я безоговорочно верил каждому напечатанному там слову.
И, в один прекрасный день, в обложке очередного учебника, ко мне попал роман ужасов некоторого известного автора. Не без помощи брата, конечно.
И вот она - та самая грань, где простой, безоговорочной веры оказывается достаточно, чтобы открыть дверь, которую открывать не стоило бы. Открыть дверь чему-то плохому. Злому. И возможно даже ранее никогда не существовавшему.
Я поверил, я искренне поверил тому, что все, что было описано в книге - правда. А потом услышал крик брата из соседней, темной комнаты.
Он кричал и кричал. Мне казалось, что в человеческих легких недостаточно воздуха, чтобы поддерживать такой долгий, такой отчаянный вопль. Страх. Боль. Отчаяние. Вот что звучало в его крике.
Потом он замолчал. А я сидел в своей комнате и скулил от ужаса. Мне тогда очень повезло, что дверь в мою комнату была, пусть и не плотно, но прикрыта, а первая лампочка перегорела за секунду до того, как робкий луч рассветного солнца ударил в оконное стекло.
Когда я нашел в себе силы выйти, дом был пуст. Ни следа моего брата, ни следов борьбы, либо того, что кто-то покидал квартиру. Впрочем, цель была достигнута, пусть и не таким образом, как хотелось бы.
Я адаптировался. Смог нормально общаться с людьми и даже нашел себе работу по способностям. В целом, наверное многим живется хуже чем мне.
Сложнее всего зимой, когда темнота опускается ранним вечером, а рассвет заставляет себя ждать до позднего утра. В самые короткие дни мне приходится брать отпуск, а в прочие - работать сокращенную смену. Но это уже лирика, практически никак не относящаяся к моему рассказу.
Я не знаю сколько еще мне осталось. Да и не хотел бы знать. Единственное, что меня хоть сколько-нибудь волнует - так это то, исчезнут ли они вслед за мной, или же останутся после.
И да поможет нам бог, если они останутся.
А пока - я включаю свет... 

Очерк: Неправильно

Ночь.
Все было неправильно.
Не так, как должно было быть.
Ведь призраки исчезают, если включить свет, не так ли?
Раньше тусклого света ночника было достаточно, чтобы прогнать чудовищ из темных углов и превратить зловещие длинные силуэты в обычные тени.
Но не сегодня.
Мальчик лежал в своей постели и с ужасом смотрел в угол, откуда на него не мигая смотрели два светящихся бледным лунным светом глаза.
Ночник по прежнему разгонял тьму вокруг, но силуэт в углу будто поглощал тусклые лучики света, робко касающиеся его.
Нужно всего лишь закричать. Всего один крик и тут же придет мать, спящая в соседней комнате. Тогда уж чудовище исчезнет. Не может не исчезнуть.
Потому что так - правильно.
Но как сложно выдавить из себя хоть звук под взглядом этих немигающих глаз. А что если как только он закричит - чудовище набросится на него? Нет, лучше уж притвориться спящим.
Мальчик накрылся одеялом с головой. Самое надежное убежище, где никакие монстры его не достанут. Главное - полностью спрятаться, чтобы ни локти, ни пятки не торчали наружу, и тогда он станет полностью невидимым.
Все было неправильно.
Мальчик почувствовал, что рядом с ним что-то есть. Прямо под одеялом. Что-то проникло в его надежную крепость.
Что-то лежит прямо у него за спиной.
Мальчик почувствовал запах сырой земли. Такой непривычный, невозможный для жителя людного города запах сырой земли, дождя, мокрой травы и... потом, запах гнили.
Мальчик обернулся.
Светящиеся лунным светом глаза...
Он все-таки закричал.
Мать долго успокаивала плачущего ребенка. Конечно, никаких монстров не существует. Конечно, просто кошмар. Конечно, я оставлю свет и посижу с тобой, пока ты не уснешь.
Мама, куда ты смотришь?
Луна выглянула из-за туч.
А что если некому прийти на крик о помощи?
Все было неправильно.

Монстр

Он был похож на человека. Правильные черты лица, гладкая белая кожа, напоминающая холст, глубокие бездонно-синие глаза. Почти идеальное существо.
Почти. Что-то в его облике настораживало, заставляло наблюдателей нервничать, ощущая смешанную гамму чувств, где восхищение граничило с омерзением.
Было в нем что-то отталкивающее, заставляющее все человеческое естество противиться самой мысли о том, что перед ними - их дитя, их творение. Нечто изначально неживое, обретшее способность мыслить, обретшее... душу?
Возможно всему виной были его движения: неестественные, дерганые, напоминающие движения марионетки на веревочках, или движения того, кто еще только привыкает к своему телу, оценивает его способности
Или же само его лицо. На нем будто кружил хоровод эмоций, меняющихся одна за другой. Легкая улыбка, гримаса ненависти, обида, яростный оскал: он будто пробовал каждое выражение лица на вкус, примеряя их на себя, словно маску.
Со смесью отвращения и интереса группа людей за стеклом внимательно наблюдала за своим творением. Каждый из них подарил ему что-то свое, что-то исключительное и значимое. Каждый узнавал в нем частичку себя.
Так например, шапка непокорных вьющихся волос принадлежала профессору Робертсу, который сейчас стоял с выражением крайней растерянности на широком добродушном лице, запустив пятерню в свою шевелюру.
Профессор Штайнберг почесывал свой орлиный нос, точно такой же, как и у человека за стеклом. Тот, будто почувствовав движение одного из своих создателей, почесал нос абсолютно идентичным жестом, отчего профессор вздрогнул и отдернул руку от лица.
Уставившись в пол, профессор Эрнандез шептал молитву себе под нос. Он подарил этому существу глаза своей малютки-дочурки. Бездонно-голубые, выразительные глаза. И эти глаза младенца на лице взрослого человека пугали его так сильно, что он не мог найти в себе сил оторвать взгляд от холодного кафеля на полу и взглянуть в лицо своему творению.
Оттуда, из-за стекла на них смотрел монстр Франкенштейна нового поколения. И хоть на нем не было швов и прочих увечий, хоть он и не был создан из частей мертвых тел, но каждого, кто сейчас смотрел на него, пробирал холодок неосознанного страха, а к горлу подкатывал комок отвращения.
Из-за стекла на них смотрел монстр, который должен быть уничтожен. Люди переглянулись. Им хватило одного короткого взгляда, чтобы понять, что нужно делать.
Трое человек ворвались в комнату, в центре которой спокойно стояло их дитя. Ни одному из них не пришло в голову воспользоваться утилизаторами: четырьмя огнеметами предусмотрительно установленными по углам комнаты специально для таких случаев. Страх и отвращение затмевали их разум, рождая на свет чистейшую ненависть, застилающую глаза красной пеленой.
Созданное ими существо с легкой, почти наивной улыбкой смотрело, как трое тяжело дышащих людей, в которых сложно было узнать недавних ученых, полных амбиций и надежд, обступают его, вооружившись подручными средствами.
В крупных руках профессора Робертса терялась шариковая ручка, которую он выставил перед собой как кинжал.
Профессор Штайнберг сорвал со своей шеи стетоскоп, и теперь резиновый шланг напоминал удавку.
Профессор Эрнандез нервно сжимал и разжимал кулаки.
И никто из них не решался напасть первым.
Пауза затягивалась, и кто знает, может быть люди и одумались бы, поняли, что ведут себя подобно дикарям, если бы их дитя не склонило голову и с той же легкой улыбкой на идеальном лице не спросило бы голосом профессора Эрнандеза:
- Папа?
Это стало последней каплей. С диким воплем профессор Робертс вонзил ручку в глаз своему творению.
Профессор Штайнберг накинул удавку на шею монстру и с безумным рычанием затянул петлю.
Кулаки профессора Эрнандеза опускались и поднимались, превращая плоть в кровавое месиво.
Через несколько секунд все закончилось.
С детской обидой и непониманием в бездонно-голубых глазах монстр смотрел на три окровавленных тела, распластавшихся на полу.
Профессор Робертс лежал лицом вниз, похожий на убитого мамонта. Вокруг его толстой шеи обвивался резиновый шланг стетоскопа.
Лицо профессора Штайнберга превратилось в кровавое месиво, щерящееся в потолок осколками зубов.
Один глаз профессора Эрнандеза вытек, и из пустой глазницы торчала шариковая ручка.
Монстр улыбнулся. Пожав плечами, он наклонился над телом профессора Робертса и снял с него халат, почти не замаранный кровью.
Выйдя из комнаты, он на секунду задержался у панели, включая утилизаторы. Пламя жадно взревело у него за спиной, пожирая его создателей, а монстр уже направлялся к выходу из комплекса.
Охранник на КПП моргнул. На секунду ему показалось, что из глубины коридора к нему направляется странный улыбающийся человек в халате, на котором алеет свежая кровь. Но смахнув слезинку, он увидел трех хмурых ученых, медленно идущих бок о бок. Кивнув всегда бывшему дружелюбным с ним профессору Эрнандезу, охранник открыл дверь и троица вышла из здания.
Монстр стоял под чистым голубым небом и вдыхал свежий воздух, которого ему так не хватало в стерильной палате, где сейчас огонь уничтожал следы его создателей. Он улыбнулся и побрел прочь.

Очерк: Игрушки

Вся моя комната завалена игрушками. Подарки, покупки, случайные приобретения. Зачем вы мне, окаянные?
Мишка у изголовья моей кровати. Такой милый, такой ласковый. Черные пуговицы глаз, мягкий плюш лапок. Острейшие когти.

Мой милый плюшевый мишка,
Не смотри на меня глазами-пуговками,
Не смотри глазами испуганными.
Не скалься.

Под кроватью - алые точки чьих-то зрачков. Я не вижу, но знаю. Там валяется старая фарфоровая кукла. Кудряшки искусственных волос. Готовые вцепиться в мои ноги иглы зубов.

Моя холодная мертвая кукла,
Не скалься зубами острыми,
Костяными иглами-наростами.
Отвернись.

На каждой полке - десяток хищных глаз. Пара сотен белоснежных зубов. Холодное выжидание.

У стен моих выстроились,
Выстроились рядами ровными,
Кровожадные да хладнокровные,
Мои игрушки.

Только отвернись - вцепятся. Я не слышу, а будто чувствую их тихий, такой усыпляющий шепот. Они ждут.

В пустой комнате
Спиной к ним не поворачиваюсь
Я раздавлен, но не отчаиваюсь
Дожить до утра.

Очерк: Отражение

Я вижу тебя в своем отражении.
Ты смотришь из моих глаз. Твои карие радужки просвечивают сквозь мои серые.
Ты улыбаешься моей улыбкой, так ехидно.
Ты прячешься за моим плечом.

С тех пор, как я убил тебя, мы всегда вместе.
Твои холодные руки нежно обнимают меня за шею.
Ты тихо напеваешь мне колыбельную, когда я засыпаю, а потом стоишь в темном углу до утра.
С первыми лучами солнца ты вновь позади меня. Следуешь за мной повсюду невидимым спутником.

Соседский мальчишка видел тебя. С детской наивностью он спросил, почему ты прячешься у меня за спиной.
Когда ты улыбнулась ему - он заплакал.
Твоя улыбка по прежнему прекрасна, милая.

Я вижу тебя в своем отражении.
Ты смотришь из глубины моих глаз.
С ехидной улыбкой ты нежно касаешься острым ножом своей шеи.
Кровь из моей сонной артерии пачкает зеркало.

Я больше не вижу тебя.
Я больше не...

Синдром Путешественника

Честно говоря, я ненавижу поезда. Терпеть их не могу.
В детстве я случайно стал свидетелем того, как какой-то бродяга попал под колеса этой грохочущей машины смерти. Я не помню всех деталей, но мне в память врезался короткий вскрик и оторванная рука, которую выбросило прямо мне под ноги. Предсмертный вопль и осколок человека. Не лучшие ассоциации.
Таким образом, к поездам я отношусь вполне определенно. А если точнее - стараюсь вообще к ним никак не относиться. Не иметь с ними никаких общих дел, так сказать.
Должно быть я хронический неудачник, но мое первое путешествие на этом виде транспорта обернулось настоящим приключением. Вот только я не почувствовал себя героем. И даже второстепенным персонажем приключенческого романа. А вот фильма ужасов - очень даже.

На этот злополучный поезд меня, кажется, посадила сама судьба, отвешивая увесистых пинков под мой многострадальный зад. Рейс автобуса, на который билеты были куплены заранее, отменили, на следующий - билетов не оказалось. Тем не менее ехать надо было срочно и я, ничтоже сумняшеся, решил, что молния в меня не ударит и взял билеты на поезд.
Признаться, я с опаской подходил к железному боку этого чудовища, чувствуя себя туземцем, подкрадывающимся к спящему льву. Мне казалось, что достаточно одного неверного шага, неверного вздоха, и монстр проснется и разорвет меня на части.
Впрочем ничего такого не произошло. Я, хоть и с постыдной дрожью в коленях, но вошел в двери, показавшиеся мне зубастой пастью, и занял свое место на нижней полке плацкартного вагона.
Моими соседями оказались не в меру говорливый пожилой мужчина и женщина средних лет с печатью усталости на осунувшемся лице. Едва поезд тронулся, дедушка сразу же озаботился чаем и принялся знакомиться.
Мне было жаль расстраивать общительного попутчика, но следующим номером в списке после поездов были дорожные разговоры, поэтому я вежливо дал понять, что не настроен на долгие беседы за стаканом чая.
Дедушка вздохнул и умолк, прихлебывая чай, а в глазах у женщины мелькнула благодарность. Видимо я не одинок в своей нелюбви к общению с незнакомыми людьми в транспорте.
Время шло, за окном проплывали какие-то потрепанные лесные массивы, а солнце упрямо клонилось к закату. Поезд мерно покачивался, и я, забыв свои страхи, задремал, прислонившись лбом к окну.
Видимо сказался стресс от близкого знакомства с предметом моих страхов, пусть оказавшимся вовсе не таким ужасным, как мне представлялось, но мне приснился кошмар. Я помню его и по сей день: он был последовательным и логичным, что бывает со снами очень и очень редко.
Спящие люди.
Что-то проникло в поезд.
Ни доброе, ни злое, просто очень голодное.
Вот оно в последнем вагоне.
Выключается свет.
Ни крика, ни вздоха.
Тишина.
Не спеша оно переходит в следующий, оставляя позади мертвую темноту и безмолвие.
Снова гаснет свет.
Я проснулся как от удара. Поначалу я не понял, что меня разбудило. Казалось, ничего необычного нет в этой спокойной тишине.
Нет. Не спокойной. Мертвой.
Поезд мерно покачивался на ходу, а я не слышал стука колес. Не храпел дедушка на соседней полке, не ходила проводница. Не горели лампы.
Я замер, уставившись в пол невидящим взглядом. Даже если бы я и захотел пошевелиться, то не смог бы. Страх надежно сковал меня своими стальными цепями. Не дернуться.
Где-то раздалось негромкое постукивание. Единственный звук, нарушающий абсолютную тишину. Будто кто-то быстро пробегал ловкими пальцами снаружи по обшивке вагона. Иногда постукивание становилось громче, перерастая в глухие удары.
У меня мелькнула неприятная мыслишка, что должно быть кто-то проверяет вагон на прочность, выискивает слабые места. И кто знает, что будет, если найдет.
Какое-то движение снаружи привлекло мое внимание. Я бросил взгляд в окно и едва не потерял сознание от увиденного.
Не было никакого лесного массива. Не было вообще ничего привычного. Поезд мчался сквозь туман, ложащийся рельсами под колеса. Трещины рассекали высокое пурпурное небо, сочащееся ядовито-зелеными каплями дождя. Тысячелетние деревья тянулись к нему своими высохшими ветвями, словно силясь коснуться багровых туч. Изломанный горизонт улыбался мне зубьями скал.
Я едва сдержал вскрик восхищения. Пейзаж был настолько же прекрасен, насколько и чужд, чужд всему, что жило под голубым небом. Но чертовски величественен.
Страх вернулся, когда я увидел их. Странные существа, будто сотканные из завитков тумана скользили наравне с поездом. Они то растворялись в дымке, то снова появлялись в другом месте.
Десятки странных существ с лицами, сотканными из узоров тумана и острыми, острыми иглами зубов, смотрели на меня голодными взглядами невидимых глаз.
Не знаю почему, но мне захотелось открыть окно, впустить их внутрь, позволить им войти. Я встряхнул головой, прогоняя навязчивое желание, а когда вновь взглянул в окно, увидел там обычный лес, линии электропередач и проносящиеся мимо столбы. Храп дедушки с соседней полки привычной мелодией вплетался в мерный перестук колес.
Потянуло холодным ветерком.
Кто открыл окно? Я обернулся.
Последним, что я увидел, было искаженное ликованием лицо, сотканное из тумана и два ряда острых, так похожих на иглы, зубов.

Я проснулся утром совершенно не выспавшийся. На соседней полке пожилой мужчина уже вовсю приставал с расспросами к неохотно отвечающей усталой женщине. До отвращения обыденно.
На конечной остановке не досчитались пассажира. Сошел на одной из станций, оставив вещи в вагоне. У приоткрытого окна - книга и недопитый стакан чая. Они умеют быть убедительными.

Честно говоря, я ненавижу поезда.
Но то, что я увидел в ту ночь... Я никогда не смогу этого забыть. Прекрасный, сюрреалистичный, манящий мир, как прореха в обыденности.
Теперь я часто езжу ночными поездами, мечтая однажды вновь увидеть это пурпурное небо, исперещенное трещинами. Хоть одним глазком снова взглянуть на все великолепие невозможного.
Я называю это синдромом путешественника. Пусть моя теория ненаучна, бездоказательна и трещит по швам от любой критики, но она единственная.
Я думаю, что отправляясь в путешествие, человек словно оставляет свой привычный мирок, становится уязвивым перед невозможным. И, вероятно, один раз из десятков тысяч, когда в одном месте соберется достаточно таких уязвимых, путешествие затягивает их в нездешние места. В другой мир.
Тогда как для всех дорога идет своим чередом, для уязвимых она растягивается в играющее красками приключение. Кто-то остается, кто-то продолжает свой путь, кто-то и вовсе не замечает необычного, поглощенный рутиной. Я же просто хочу еще раз пережить приключение.Меня не пугают туманные создания, населяющие тот мир, ведь я ни за что не открою им окно. Пускай они и умеют быть убедительными, но я не поддамся на уговоры. Не поддамся...