Побудь со мной

Мне страшно. Мне чертовски страшно писать эти строки. Я не знаю, какие последствия может повлечь за собой мой невинный рассказ. Но, как говорил один умный человек, всякому страху нужно смотреть прямо в глаза, и в данный момент я смотрю в глаза своему страху. Своему ужасу. Своей смерти.
До недавних пор я работал могильщиком на старом кладбище нашего захолустного городка. Конечно, я не могу сказать что мне нравилась моя работа. Да и какому человеку в здравом уме она может понравиться. Однако платили мне исправно и я не испытывал особых неудобств, зарывая очередной гроб в землю.

Это были очень странные похороны. Не было скорбящих родственников. Не было священника. Не было даже обычных кладбищенских алкоголиков, которые наблюдают за похоронами в надежде угоститься бесплатной стопкой водки.
Под вечер у ворот кладбища затормозил грузовик, и хмурый водитель помог мне вытащить из кузова простой деревянный гроб, грубо сколоченный из необработанных досок.
Когда мрачная поклажа была успешно водружена на мою тележку, водитель что-то буркнул себе под нос и укатил в неизвестном направлении.
Я же, насвистывая под нос похоронный марш Шопена, поволок свою ношу в сторону недавно вырытой могилы. Меньше народу - мне же легче. Несмотря на специфику своей работы я так и не смог привыкнуть ко всем этим слезам, горечи последнего прощания и скорби.

Первая горсть земли всегда самая тяжелая. С ней приходит понимание, что сейчас, где-то там, внизу, в этом деревянном ящике навсегда канет в лету некогда живой человек. Он тоже когда-то радовался солнцу, звездному небу, любил и ненавидел, дышал полной грудью. Первая горсть земли перечеркивает его жизнь, ложится приговором, печатью на его плечи.
Привычно вонзая лезвие лопаты в землю, я думал о своем, когда услышал то, чего в этот вечер на безлюдном кладбище услышать не мог. Откуда-то снизу, куда несколько минут назад была брошена первая горсть земли, раздался полный горечи стон. Так может стонать человек, полностью потерявший надежду на спасение, встретившийся лицом к лицу с самым ужасным, что только может случиться. Так может стонать человек, встретившийся со смертью. Со смертью в одиночестве.
Помню, что тогда я даже не успел испугаться. Да и стон этот вселял не страх, а скорее смертную тоску. Я готов был поклясться, что чувствую все отчаяние, все одиночество того, кого сейчас зарываю в холодную землю.
- Побудь со мной - я почувствовал на своем запястье чью-то холодную, едва ощутимую, но тем не менее стальную хватку и потерял сознание.

Я очнулся от сырости. Влага въедалась в кости словно какой-то диковинный хищник. Влага и холод.
- Я не хочу один... Так... Не хочу. - слова отдавались в мозгу, пробирая каждую косточку моего тела, звеня на зубах. - Побудь со мной.
Я лежал в гробу и чувствовал, как полтора метра земли давят на такую хрупкую деревянную крышку, грозя похоронить меня навсегда. Меня и того, кто лежал рядом, сжимая мою руку холодными костистыми пальцами.
- Побудь рядом. - умоляющие нотки в этом беззвучном голосе заставили меня тихо заскулить, заплакать. Не от страха, а от безмерной скорби. - В последний раз...
Я лежал, чувствуя, как земля продавливает наше ненадежное убежище. Лежал, и сжимал в ладони холодную руку мертвеца. Господь свидетель, во мне не было страха. Слезы катились по моим щекам, но это были слезы жалости.
- Спасибо... - я почувствовал легкое, почти невесомое рукопожатие. - Я не хотел... Прости. Но я боялся так... Один... Спасибо.
Земля наконец победила дерево и, с хрустом ломая доски, погребла в себе останки.

Я очнулся у свежей, осыпавшейся могилы. Поскальзываясь и оступаясь, я побрел домой, то и дело, слыша за спиной почти неслышный шепот:
- Спасибо.
Я не боюсь смерти. Не боюсь, что когда-нибудь моя работа меня погубит. Но я безумно боюсь, что когда-нибудь уже я буду сжимать чью-то теплую руку своими мертвыми пальцами. Я боюсь, что когда-нибудь мой голос произнесет:
- Я не хочу... Один...
- Побудь со мной...

Я живой

Скажи, друг мой, что может быть хуже смерти? Возможно у кого-то этот незамысловатый вопрос вызовет замешательство, кто-то же, как и я, сможет сразу, не задумываясь дать ответ.
Я избавлю вас от рассказа о том, что привело меня в этот богом забытый хоспис, где я существую лишь благодаря аппаратам искусственного поддержания жизни. Жизни! Ха! Такая ирония - называть состояние, в котором я нахожусь, жизнью.
Это сложно, отключить от аппарата любимого человека. Или когда-то любимого. Я существую только благодаря моей жене. Фактически, я думаю, что она не дала согласие на отключение, не из великой любви ко мне - ее больше нет. Она не позволила мне спокойно умереть из-за чувства вины. О, если бы она только знала...
Я не осуждаю ее. Вовсе нет. Только не за то, что она, как только врачи вынесли свой неутешительный вердикт, нашла себе нового возлюбленного (откуда я знаю?). Нельзя любить овощ. А я именно овощ. Но я не могу ей простить ее мнимого милосердия. Вместо того, чтобы просто отпустить меня, они поддерживают в моем искореженном теле тень жизни.
Друг мой, просто представь - я заперт в своей жалкой оболочке, как крыса в клетке. Все что мне остается - это мои мысли. Мозгу больше не нужно обрабатывать тонны информации от органов чувств, поэтому я нахожусь в, скажем так, сознании круглые сутки.
Мне остается только думать, вспоминать, мечтать, представлять. Иногда мне кажется, что я просыпаюсь, кажется, что я могу пошевелить пальцем или может быть даже рукой. Но нет, это всего лишь игры моего агонизирующего разума.
Я давно потерял счет времени, может быть я давно уже умер. Это, наверное, самое страшное представление Ада, которое я только могу себе вообразить. Вечность наедине с собой - со своими мыслями и воспоминаниями, полученными за такую короткую человеческую жизнь.
Чаще всего я представляю, как в комнату заходит человек. Я не вижу и не слышу его, но каким-то образом знаю, что он здесь. Я представляю, как человек медленно подходит к кровати и щелкает тумблерами на аппаратах. Перестают жужжать двигатели, и шестеренки замедляют свой бег. Я улыбаюсь и проваливаюсь в бездну. А потом меня подхватывает новый поток мыслей и я осознаю, что это не реально.
Меня всегда поражала эта тонкая грань между жаждой жизни и страстным желанием смерти. Когда люди перестают молить о пощаде и начинают просить о милосердной смерти?
Впрочем, это не самое интересное. Дело в том, что я сумасшедший, если это понятие конечно применимо к существу в моем состоянии. Мои мысли - они живые. Я понимаю, что скорее всего мое сознание просто расщепилось, чтобы как-то компенсировать абсолютную пустоту в которой я оказался, но это... забавно.
В основном это просто серые безликие образы, своего рода массовка, но есть и доминирующие персонажи. Например - высокий бородатый мужчина, с сарказмом в голосе озвучивающий мои мысли о смерти. Или его (мой?) любимый собеседник - тучный молодой человек с пропитым лицом. Именно он рассказывает мне последние новости. Благодаря ему я знаю поименно все население дыры, в которой оказался. Благодаря ему я знаю все подробности личной жизни моей жены с ее новой пассией. Пошел он к черту...
Но больше всего мне нравится третий и последний - невысокая рыженькая девушка с милым личиком и заразительным смехом. С ней я (общаюсь? думаю?) провожу больше всего времени. Черт подери, да, можно сказать, что я влюбился в девушку, рожденную моим больным разумом. Какая ирония...
Какая ирония - я, умирающий в гребаном хосписе, гниющий заживо кусок мяса, еще способен любить. Пусть мне никогда не поднять руки, чтобы обнять ее, не склонить голову для поцелуя, не прогуляться с ней под звездным небом. Но с ней я ощущаю себя живым. Будто и нет этой пугающей пустоты, будто не скалится из нее мое безумие. К черту все... Я живой.

Маленькая война

Никто не попадает в психиатрическую лечебницу просто так. Все эти сказки о людях, которые якобы видели нечто ужасное, нечто необъяснимое... глупый фарс. Наш контингент - психи всех мастей. От более или менее спокойных до крайне опасных. Откуда я знаю? Я и сам такой.
В нашей больнице два корпуса: большой, для спокойных, и маленький - для буйных. Мне повезло оказаться в большом. Я не опасный. Просто с детства слышу голоса. А если точнее - один голос.
Может гулять бы мне на воле, если бы не бдительные соседи. Стоило пару раз по неосторожности попасться, и вот она - комната с мягкими (когда-то) стенами. Нет, что вы, я никого не убил. Даже не покалечил. Поэтому и сижу не в камере с зарешеченным окном, как в малом корпусе, а во вполне цивильной комнатушке. Единственное отличие от средней руки гостиницы - запирают на ночь.
И таблетки. Куча таблеток каждый день. Ах, эти психотропные препараты... Впрочем повезло, что не родился  парой десятков лет раньше, когда лоботомия и электрошок были панацеей от любых психических заболеваний.
В голливудских фильмах заведения, подобные нашему, выглядят как средневековые замки. Зеленые лужайки, психи, мирно разгуливающие по садикам... Жаль, что мы не в голливуде. Здесь - забор с колючей проволокой, несколько башен с прожекторами, да дощатые дорожки.
Если подумать - все не так уж плохо. Кормят терпимо, здешние таблетки - не чета любому ЛСД, есть крыша над головой, да какая-никакая кровать. Все хорошо, если бы не одно но. Они тоже здесь.
Я говорю не о вечных спутниках практически всех психопатов - галлюцинациях. Я говорю о том, что действительно живет рядом с нами.
Вы так любите страшные истории, но столь мало знаете о настоящем животном страхе. Когда некуда бежать. Когда единственный выход - орать в узкое окошко в двери, в надежде, что прибегут сонные озлобленные санитары.
Нам повезло - в большом корпусе мало кто кричит по ночам. Поэтому можно надеяться на реакцию со стороны... гм... персонала. Тем, кто живет в малом повезло меньше. Когда вопли среди ночи обычное дело - кто побежит на крик очередного психа? Правильно. Возьмите конфетку с полки.
Если подумать - для них это идеальное место обитания. Зачем рисковать, когда можно обхаживать тех, кому и так никто не поверит. А вы бы поверили сумасшедшему, со слезами на глазах лепечущему о ком-то страшном под койкой?
Мы в безвыходной ситуации. Чем больше правды мы рассказываем о том, что видим - тем больше таблеток включают в наш рацион. Вот и все.
Я не знаю, как назвать тех, кто живет рядом. Призраки? Духи? Демоны? Слишком банально и избито. Они просто рядом. Похоже что им не нужна наша плоть - все-таки растерзанные трупы психов остаются растерзанными трупами и не могут не привлечь внимания, не находите?
Они пожирают наш рассудок. Упиваются нашим страхом. А когда страха недостаточно... Что ж, еще один псих перегрыз себе вены... Кого это волнует?
И когда что-то среди ночи скребется под кроватью или крадется по потолку - мы можем только кричать. Кричать, в надежде, что санитары доберутся до палаты раньше, чем... это.
Никто не попадает в психиатрическую лечебницу просто так. И тем более, никто не выходит оттуда нормальным человеком. Мне повезло, что я живу в большом корпусе. У меня есть тетрадь, и даже карандаш. Через полчаса в замках повернутся ключи, и в корпусе погасят свет. Тогда начнется наша маленькая война. Хотя, в конце концов, кому есть дело до очередного психа?

Письма

1. 
Привет, мой милый друг.
Пишу тебе, сидя в душной придорожной таверне. Руки дрожат, я до сих пор помню то, что преследовало нашу карету нынешней ночью.
Должно быть ты сочтешь меня умалишенным - это твое несравненное право. Однако кучер, видевший это не из окна кареты, а с козел, сейчас сидит рядом и пьет уже восьмой стакан. Алкоголь его не берет, но твой покорный слуга опасается за завтрашний переезд.
Сегодня мы домчали до города за час, хотя должны были ехать как минимум три. Причина сей спешки в том, что лишь стемнело - оно взяло след. Я не знаю как, должно быть днем оно тоже преследовало нас, но скрываясь в тени деревьев, обступивших дорогу.
Прости за столь краткое послание, но знай - я всем сердцем люблю тебя и с нетерпением жду возвращения.
Вечно твой, Алехандро.

2. 
Здравствуй, солнце мое.
Прости за столь долгий перерыв в письмах, последние два дня мы скачем без перерыва, меняя лошадей в каждом селении. Сейчас у меня есть немного времени, и я могу рассказать тебе о том, что нас преследует. За последние две ночи я успел неплохо это рассмотреть.
Не буду вдаваться в подробности, чтобы не напугать тебя, скажу только, что оно напоминает человека, если бы человек мог бежать лишь чуть медленнее лошадей, пущенных в галоп. Вдобавок к этому, я ранее никогда не видел, чтобы человек бегал на четырех конечностях, словно оно - гончая, преследующая добычу.
Преследуя нас каждую ночь, оно куда-то пропадает, лишь только первые лучи солнца касаются верхушек деревьев. Как прекрасны аллепские сосны в это время года... Впрочем, я отвлекся от темы. Исчезая днем, оно неизменно возвращается вечером, как только солнце скрывается за горизонтом. Когда мы подъезжаем к селениям - оно отстает, скрываясь в лесу. Но следующим вечером, оно снова выходит из-под сени деревьев, упорно преследуя нашу карету.
Теперь я думаю, что мое маленькое путешествие в Сантандер было затеей заранее обреченной на провал. Должно быть мне не суждено добраться до цели и маркиз был прав насчет той книги. Однако, радость моя, я не теряю надежды вернуться в Гранаду и обнять тебя. Что ж, время продолжить путь, цель уже так близка.
С любовью, Алехандро.

3. 
Привет, Исабель, любовь моя.
Скорее всего это будет мое последнее письмо. Прости мне мой безнадежный тон, но нынешней ночью я вблизи увидел то, что нас преследует.
Похоже, что чем ближе мы подъезжаем к Сантандеру, тем смелее оно становится. Сегодня, а точнее уже вчера, читая книгу в комнате таверны, я бросил взгляд в окно. И, солнце мое, прости. Там было оно.
Его восемь сиреневых глаз были расположены по окружности на лице, которое могло бы показаться лицом младенца. Пухлые щеки рассекал серповидный рот, полный острых, напоминающих осколки фарфора, зубов. Голова покоилась на мощной короткой шее, переходящий в торс с широкими костистыми бедрами. Оно держалось за ставни своими длинными тощими руками, производя впечатление неловкого и жалкого создания. Однако, припоминая, с какой скоростью оно гналось за нами, я думаю ему не составит труда разорвать взрослого человека на части.
Оно взглянуло мне в глаза и что-то пролепетало. Звук его голоса чем-то напоминает плач ребенка. Это ужасно, Исабель. Я подумал - что может быть безобиднее, чем дитя, заблудившееся в лесу? Что может быть трогательнее, чем просьба о помощи маленького ребенка? Разве любой уважающий себя сеньор не бросился бы на помощь, услышь он на охоте или в путешествии детский плач?
Вернувшись к событиям нынешней ночи скажу лишь, что посмотрев мне в глаза несколько мгновений, оно, я готов поклясться, ухмыльнулось, и исчезло в ночи. Сразу после этого, я достал бутыль вина, что берег для маркиза и сейчас сижу здесь один и пишу тебе письмо. Конечно же, я не могу никому довериться и рассказать об этом, ибо не хочу оказаться в одном из домов скорби. Кучер исчез, и я продолжу путь верхом. Прости, любимая, но видимо мне не суждено вновь увидеть андалузских рассветов. Прощай, Исабель.
Твой мертвый Алехандро.

Очерк: Душа

День за днем оно пыталось продать душу. Свою хромую, уродливую душонку. Стояло у торговых рядов, где крикливые кумушки совали под нос прохожим пахнущую тухлятиной рыбу.
Душу, купите душу! Оно стояло под проливным дождем, а прохожие безразлично шли мимо, спеша по своим неотложным делам. Оно протягивало к ним руки, увещевая, уговаривая, моля. Душа-то недорогая. Цена ей - гнутая монетка.
Оно стояло и смотрело в безразличные лица, скрывающиеся то под маской сочувствия, то под личиной брезгливости. И никому, никому не была нужна его душа.
Душу, возьмите душу! Даром! Оно стояло под проливным дождем и крупные капли текли по его лицу. Дождь-слезы, слезы-дождь.
Заинтересованный прохожий остановился, прицениваясь. Оно бережно протянуло ему свою душу, а он, разглядев ее поближе, брезгливо отшатнулся и, не оглядываясь, поспешил прочь.
Душу, похороните душу! Оно брело куда глаза глядят, вскоре скрывшись за стеной ливня. Где-то там, в грязи у торговых рядов валялась его душа.

Я знаю

Аромат горячего черного кофе приятно щекотал ноздри. Хорошо-то как. Я откинулся на спинку неудобного стула и сделал большой глоток горького напитка. Блаженство. И пусть только попробуют...
- Сергеич! - визгливый женский голос прервал благостный поток моих мыслей самым беспардонным образом.
- Ну чего орешь, Люд?! Умер у вас что ли кто-то? - вопрос чисто риторический. Если зовут меня, значит все-таки умер. - Подождет покойничек, некуда ему спешить. Отспешил свое уже.
Ворча уже чисто для порядка, я накинул халат и, аккуратным пинком распахнув дверь, поплелся смотреть мертвеца.
- Ну Виталий Сергеич же! - в голосе нашей медсестры, Людмилы Геннадьевны, будь она неладна, слышались какие-то истерические нотки. - Вы посмотрите только!
- Люда. Чего я там не видел? - я вошел в наше царство вивисекции и осекся.
- Не видел, Сергеич. - медсестра юркнула ко мне за спину, бросая из-за плеча любопытные взгляды на металлический стол, где лежал... гм... труп.
Люда была права - такого я еще не видел. Ну почему всегда самый леденящий душу пиздец случается в мое дежурство?
На давно уже не блестящем металлическом столе лежал в общем-то обычный юноша. Тощий ботаник, каких сотни. Вот только выглядел этот ботаник так, будто последние несколько дней он провел на дыбе, где-нибудь в подвале святой инквизиции.
Его конечности были деформированы самым чудовищным образом: вряд ли хотя бы один сустав остался на своем месте, из-за чего труп выглядел каким-то несуразно долговязым и особенно тощим. Рот был широко распахнут, а глаза выпучены так, что едва не вываливались из орбит.
- Вот, полюбуйся, Сергеич. - Люда суетилась вокруг - Привезли сейчас - говорят срочно. Серьезные такие дяди. Скинули и уехали, а нам отдувайся...
- Раз серьезные, так чего сами не вскрыли? - я был настроен скептически. - И отдуваться, Люда, придется мне...
- Ты золото! - медсестра подхватила сумочку и крикнула уже из коридора - Не скучай.
- Спасибо, мать твою так. - процедил я в пустоту - Заскучаешь тут.
Вздохнув и еще раз помянув медсестру по матушке, я приступил к внешнему осмотру.
Да, у кого-то явно не все в порядке с головой. Локтевые и коленные суставы были не выломаны, а аккуратно разъединены, что заставило меня с сожалением отвергнуть версию о дыбе. Более того, были разъединены даже суставы пальцев. Будто кто-то сидел и планомерно и бережно выбивал парню сустав за суставом. Ни одного разрыва на коже, ни одной небрежно сломанной косточки. Меня передернуло.
Перевернув труп, я задумчиво уставился на след от укуса у парня на шее, сзади, в районе четвертого-пятого позвонков. Вот те раз. Педантичный маньяк-извращенец.
След в общем-то человеческой челюсти, если бы не одно но. Я несколько раз пересчитал отчетливые отметины, и мог с уверенностью заявить, что не видел еще человека с полусотней острых зубов, вместо положенных тридцати двух.
Ну ладно, тем лучше - вряд ли по городу шатается много типов с таким интересным отклонением. Решив не особенно задумываться по поводу укуса, я приготовился провести трепанацию черепа, когда случилось то, что сделало меня заикой на всю оставшуюся жизнь.
Парень дернулся.
Это была не простая посмертная судорога. Живым, впрочем, парень тоже не был. Я повидал на своем веку достаточно покойничков, и сомнений быть не могло - парень был необратимо мертв, но тем не менее дергался на столе, как краб, которого хулиганы перевернули на спину. Его изуродованные конечности, которые просто физически не могли двигаться, скребли по столу, пытаясь нащупать опору. Я отшатнулся к стене, вжимаясь лопатками в холодный кафель и мечтая оказаться как можно дальше отсюда, когда это подняло голову.На меня взглянули мутные глаза покойника и существо заскребло руками активнее, уже с явным намерением добраться до меня.
Меня же тем временем будто парализовало. Широко распахнутыми глазами я смотрел, как оно медленно и неловко сползает со стола и перебирает пальцами по полу все ближе и ближе ко мне. Я был в ловушке - единственное окно в зале находилось по другую сторону стола, а существо медленно, но целенаправленно ползло ко мне.
- Здравствуйте. - низкий мужской баритон будто вывел меня из оцепенения.
Я повернулся на звук и увидел высокого человека в сером костюме. Он стоял в дверях и со скучающим видом смотрел на гротескную картину, развернувшуюся в морге. Обычный мужчина со следами недосыпа на лице. Обычный усталый человек, если бы не его глаза - золотые радужки и пурпурные точки зрачков.
- Здравствуйте. - повторил он. - Я пришел забрать свою вещь.
Он недвусмысленно кивнул на замеревшее на полу существо и виновато улыбнулся. Тогда мне поплохело окончательно. Я еще ни у кого не видел такой улыбки. Улыбки в полсотни острых зубов.
Уже в полуобморочном состоянии оседая на пол, я видел, как человек подошел к существу и без видимых усилий взвалил его на плечо. Уже скрываясь в дверях он обернулся:
- Извините за беспокойство. - и исчез в коридоре.
До утра я просидел в углу морга, нервно вздрагивая от каждого шороха. Последнее о чем я думал - как буду объяснять “серьезным дядям” пропажу трупа. Впрочем ни наутро, ни на следующий день, за трупом никто не пришел.
Утром меня, уже немного оклемавшегося, но бледного как смерть нашла Люда.
- Сергеич, ты чего? А труп где? - засуетилась медсестра.
- Забрали его.
- Кто?
- Кому нужен, те и забрали.
Люда еще немного повертелась вокруг и, бросив пару обиженных реплик, ушла. Ну и пусть.
На следующий день, я ехал в метро, устало прислонившись к поручню, когда почувствовал легкий толчок в спину. У моего уха недвусмысленно клацнули зубы и я увидел удаляющуюся спину человека в сером костюме. Уже в дверях вагона он обернулся, сверкнув золотом глаз из-под солнцезащитных очков и вышел на станцию.
Приехав домой, я весь извертелся перед зеркалом, пытаясь найти след от укуса, а тем же вечером собрал вещи и уехал из города. Я понял этот прозрачный намек. Я знаю. Но никому не расскажу, потому что не хочу однажды обнаружить у себя сзади на шее след от укуса. И не хочу узнать, что будет потом.