Под хмурым ненастным небом...

Под хмурым ненастным небом,
Одетые в белые тоги,
Любуясь закатным солнцем,
Стояли старые боги.
В оковах из трав и ветра,
Снимая венец терновый,
На запад нелепо щурясь,
Пред ними рождался новый.
Он вышел из грязи и пыли,
Тоскующий бог калек.
Был взращен болью и кровью:
Нелепый бог - человек.

Кто-то за дверью

Мистер Реймонд Бэй был неврастеником. Работая клерком в некоторой крупной конторе, он каждый день проходил через маленький персональный ад общения. Общения с коллегами, с клиентами и, самое страшное, общения с боссом.
О, его босс был, пожалуй, сущим дьяволом. Лилланд Уокер, мужчина лет семидесяти, подтянутый и всегда одетый с иголочки, вселял в сердце мистера Бэя панический ужас и желание бежать без оглядки.
Реймонд понимал, что его страх иррационален и беспочвенен, но бледные рыбьи глаза мистера Уокера парализовали его, как мышонка, смотрящего на удава. А когда тот начинал говорить своим скрипучим монотонным голосом, только чудо спасало Реймонда от обморока.
В последнее время мистеру Бэю стало совсем плохо. Он беспричинно раздражался и срывался на клиентах, после чего приходилось представать перед боссом и, обливаясь потом, слушать его тихий безэмоциональный голос.
Каждый раз, возвращаясь за свой стол, Реймонд клялся, что не будет больше повторять своих ошибок, но раз за разом срывался. Его раздражало абсолютно все. Сьюзи, сидящая за соседним столом, с ее мерзким визгливым голосом, звуки города за окном, тихий гул работающих кондиционеров.
А теперь прибавилось и еще кое-что. Каждый раз, когда мистер Бэй видел закрытую дверь, ему казалось, что за ней кто-то стоит. Даже заходя в кабинку туалета, он то и дело приоткрывал дверцу, чтобы убедиться, что тихий, почти неслышный звук дыхания ему только чудится.
- Ты чего такой нервный, зайка? - визгливый голосок Сьюзи, раздавшийся у него над ухом, заставил мистера Бэя вздрогнуть. - Расслабься.
Сьюзи хохотнула и вернулась к работе, перекладывая бумажки и одновременно консультируя очередного клиента по телефону.
- Да. Да. Конечно. И вам всего наилучшего. - радостно щебетала она, а Реймонд вздрагивал от каждого ее слова.
Глядя на гору бумаг перед собой, мистер Бэй понял что должен сделать. Он убьет Лилланда Уокера, этого проклятого старикашку, а потом вернется в офис и вобьет канцелярский нож Сьюзи в глотку вместе с ее мерзким голосом.
“Они все здесь заодно”, - думал Реймонд, поднимаясь в лифте на верхний этаж, где находился кабинет мистера Уокера - “Они все против меня”.
Стоя перед дверью в кабинет босса, Реймонд почувствовал, как у него по спине пробежала вереница мурашек. Ему вдруг показалось, что мистер Уокер знает, что он хочет сделать. Знает, и стоит сейчас за дверью с огромным мясницким ножом в руках.
“Ну уж нет, он даже не подозревает что его ждет” - клерк открыл дверь и решительно шагнул вперед.
- Нет, зайка, это ты не подозреваешь. - то ли мистер Бэй произнес последнюю свою фразу вслух, то ли его мысли не были ни для кого секретом, но он услышал за спиной знакомый визгливый голосок и почувствовал сильный толчок в спину.
Кабинет босса встретил его мрачными картинами на стенах и взглядом холодных рыбьих глаз мистера Уокера. Услышав как за спиной хлопнула дверь, Реймонд обернулся и увидел Сьюзи, с гаденькой улыбочкой на лице перекрывшую ему путь к отступлению.
- Вот, еще один. - Сьюзи кивнула мистеру Уокеру и засмеялась.
Старик встал из-за стола и медленно пошел к попятившемуся Реймонду. Уперевшись спиной в стену, глядя в приближающиеся холодные, будто сверкающие ледяным пламенем глаза босса, клерк зажмурился.
Острая боль в области живота заставила его захлебнуться криком. Уже падая на пол он увидел мистера Уокера, облизывающего свои окровавленные пальцы, сжимающие его, Реймонда, печень.
- Прощай, зайка. - услышал мистер Бэй и провалился в темноту.

Мистер Джейкоб Белл был неврастеником. Его совсем недавно приняли на работу в одну крупную контору, но его уже раздражало абсолютно все. Сьюзи, сидящая за соседним столом, вечно отчего-то хихикающая и то и дело хитро на него поглядывающая, тихий гул кондиционеров, гора неразобранных бумаг.
Но больше всего мистера Белла раздражало то, что ему не так давно начало казаться, что за каждой дверью кто-то стоит. Кто-то страшный. А еще его босс, ну точно дьявол во плоти...

Это конец

Нет, господа, это полный финиш. Если я сейчас не выговорюсь, то моя голова лопнет, от распирающих ее мыслей, как воздушный шарик, в который накачали слишком много... хм... чего там накачивают в воздушные шарики.
Я не впечатлительный человек, что вы. Меня сложно чем-то удивить и тем паче напугать, но это! Это перешло все границы разумного.
С чего бы начать, с чего бы начать... А, вот! Я студент. Учусь, а точнее иногда появляюсь в одном не самом престижном ВУЗе нашей необъятной родины. И мне нормально. Ничем особенно не обремененный, кроме несложной работы, которой не противится моя безграничная лень, и раз в полгода - небольшой нервотрепки, имя которой - сессия.
Живу, можно сказать, припеваючи в небольшой съемной квартирке со средней скорости интернетом. Отношениями ваш скромный слуга не обременен, поэтому компанию мне составляет самый верный друг. Да, ноутбук, правильно. Мне, как я уже говорил, нормально.
Так вот, с необходимой предысторией вроде бы покончено, теперь можно перейти непосредственно к теме. Пару недель назад я приболел. Не то чтобы уж очень серьезно: так, температура, мерзкий кашель, да насморк, от которого дико хотелось убить себя как-нибудь по злому.
Конечно я не пошел в больницу. Пара знакомых у меня как раз закончили мед, и, зная их, я составил весьма нелестное представление о всем молодом поколении врачей. Понял и простил, скажем так.
Поэтому лечился я дома народными средствами - кофе, сигареты, горы капель в нос и здоровый не-сон до четырех утра. Не скажу, что сильно помогало, но мне было нормально. Черт, кажется я повторяю эту фразу часто до неприличия.
Так вот, была ночь какого-то-там числа сентября или октября месяца, не суть важно. Я, как обычно вальяжно раскинулся на стуле, греясь ноутбуком, периодически заливая в нос очередную дозу капель, и залипал в какую-то игрушку.
Стол у меня, к слову, стоял напротив окна, дабы я мог наслаждаться видом грязной узкой улочки, покрытой видавшим лучшие времена асфальтом, и кроной каштана, нагло загораживающей мне большую часть этой красоты ненаглядной.
Так вот, оторвавшись от экрана, на котором то ли деревянные домики нобигали и грабили корованы, то ли корованы грабили домики, я случайно бросил взгляд в окно и вздрогнул. Стекло отражало чью-то мерзкую толстую харю, покрытую недельной щетиной, с мешками под глазами и язвительной ухмылочкой. Предположительно мою.
Да, красавчиком меня не назовешь, ну и ладно. Я продолжил свое увлекательное занятие, периодически игриво подмигивая отражению, когда и услышал звук, которого в моей предположительно пустой квартире быть не должно было.
В соседней комнате кто-то играл то ли на скрипке, то ли на виолончели. В общем на каком-то смычково-скрипучем инструменте. Первая мысль была - “Какого черта телевизор включился”. Следующая - “У меня же нет телевизора”. За ней - “Прекращаю пить”. И последняя - слишком нецензурная, чтобы ее озвучивать в приличном обществе.
Запахло какой-то пакостью. Я не слишком разбираюсь в медицине и всяком таком, но, мне кажется, запах гнилого мяса в этом букете угадывался вполне отчетливо, даже через заложенный нос.
Кажется я тогда залип. Я сидел, слушал звуки музыки, вдыхал аромат тухлятины и обильно потел. Мимолетное желание пойти и посмотреть что там шумит посреди ночи было безжалостно выброшено на помойку. Вот еще, я слишком много читал Стивена Кинга. Пусть играет, я к нему первый не полезу.
Господа, пусть вас не обманывает мой бодрый тон. Я пишу это при свете дня, в людном интернет-кафе, а тогда мне было чертовски страшно. Так страшно, что еще бы чуть-чуть и я бы грохнулся в обморок с ноутбуком в объятьях.
Просидел я так около получаса, а потом музыка прекратилась. Зато я услышал какой-то скрип, похожий на скрип несмазанных шестерней... или, возможно, окоченевших суставов. За скрипом последовал немелодичный хрип или кряхтение, от которого по моей спине промаршировала рота мурашек. И все. Тишь да гладь, будто ничего и не было.
С рассветом, когда отсутствие чистых носовых платков или хотя бы салфеток стало невыносимым, я все-таки нашел силы оторвать свою задницу от стула и осторожно заглянуть в соседнюю комнату. Ни-ко-го. Если бы не стойкий запах мертвечины, то я бы подумал, что мне все приснилось.
Слегка оправившись от шока, и, что главное, наконец залив в нос очередную порцию капель, я принялся делать то, что сделал бы каждый, окажись он в такой ситуации.
Да, я начал гуглить. Облазив кучу сайтов со страшилками, порталов и форумов о черной магии и потусторонних силах, я окончательно разочаровался в могучей силе интернета. Из страшилок выходило, что ко мне наведывался дух мертвой прабабушки, игравшей на виолончели или покойник с близлежащего кладбища. Вот только моя прабабка отличалась полным отсутствием слуха, как и все члены семьи, а ближайшее кладбище находилось за полгорода от моей скромной обители. В расстроенных чувствах я взял ноутбук и пошел вон из квартиры. Запах, знаете ли пробивной...

Следующей ночью все повторилось. Да, я вернулся в свою воняющую дохлятиной квартиру. Что ж делать, осенняя погода не располагала к ночным прогулкам.
Поэтому я собрался с духом, открыл дверь, прошелся по комнатам, включая везде свет, предусмотрительно запасся платками и каплями, и занял свою боевую позицию с гордо водруженным на колени ноутбуком.
И снова примерно в два-три часа ночи я услышал музыку, начавшуюся будто с прерванной посередине ноты. Ни звука шагов, ни ветерка, ни шороха. Только усилившийся запах, демотивирующий избавляться от насморка.
Мелодия ненавязчиво вибрировала в воздухе, а я пытался отвлечься, просматривая сайты сомнительного содержания. Мда, отвлечешься тут, запашок хоть топор вешай...
Музыка прекратилась также внезапно, как и началась, оборвавшись на высокой ноте. Через пару мгновений тишины, как и вчера, я услышал скрип и последовавшее за ним кряхтение. Как раз вовремя, а то нервы мои кажется начали сдавать и я готов был броситься навстречу неведомому.
Поняв, что еще одной такой ночи я не переживу, я включил деятеля и пошел выбивать себе комнату в общежитии. Несколько часов ругани с администрацией, коробка конфет и бутылка коньяка решили все мои проблемы, и я, собрав свой нехитрый скарб, переехал.
Конечно, здесь было не так уютно как в моей квартирке, но все же присутствие людей ободряло. А проклятый насморк никак не желал прекращаться...
Первая ночь прошла спокойно, и я уже был готов списать все на игры своего больного воображения, когда мой друг, живущий на другом этаже общаги, пожаловался на то, что какой-то кретин играл посреди ночи на виолончели, мешая адекватным людям спать. Я механически поддакнул и осекся. А потом осторожно поинтересовался, нет ли у них на этаже странного запаха.
Друг понимающе покивал и сказал, что либо девчонки вместо еды приготовили что-то, чего не должно существовать в этом мире, либо где-то сдохла крыса и теперь повсюду воняет тухлятиной.
Делано посокрушавшись вместе с ним, я поспешил выпроводить его прочь и до вечера сидел, уставившись в одну точку. Не помню о чем я тогда думал, и думал ли о чем-то вообще, но мне было хреново. Очень хреново осознавать, что происходящее - нечто большее чем дурной сон, и при этом как-то по подлому приятно, что теперь это не только моя проблема.
Правда очень скоро я об этом пожалел. Через пару дней виолончель услышали на другом этаже, потом - на следующем. Запах следовал за ней вечным спутником, а поиски дохлых животных, как нетрудно догадаться, ни к чему не приводили.
Через неделю один из преподавателей в институте между делом заметил, что в его подъезде какой-то идиот вздумал устроить полуночный концерт. Я сидел на заднем ряду, и чувствовал, что бледнею как пятно под отбеливателем.
Вскоре начало происходить что-то вовсе странное. Люди, которые слышали музыку и вдыхали ее запах, начали меняться. В коридорах общежития не было слышно привычного шума, люди начали больше смахивать на теней, чем на раздолбаев-студентов. Все спешили поскорее закончить свои дела и запереться в комнатах. Они будто гнили... изнутри.
Что странно - я не ощущал никаких изменений в своем самочувствии, даже насморк стал моим верным другом. Я не был против, все лучше, чем вдыхать эти миазмы смерти и разложения.
А зараза, между тем, распространялась. Даже местные новости сваяли небольшой сюжетец о хулигане, нарушающем ночной покой и подсовывающем дохлых зверьков в вентиляцию. Вот только я знал, что это не хулиган.
Сейчас я сижу в вышеупомянутом интернет кафе, пишу вот это дело и думаю. Я даже смог сделать некоторые выводы, которые, впрочем, предпочту оставить при себе. Скажу только, что скорее всего дело в запахе. Он что-то делает, что-то меняет в человеке и превращает его в пустую куклу. Похоже, что музыка - лишь предвестник. А может быть, Они так развлекаются.
Это “Они” так пафосно и умилительно звучит, что я не мог этого не написать. На самом деле я не знаю, “Они” это, “Он”, “Оно” или что вообще за хрень. Не знаю и почему все началось с концерта в квартире вашего скромного слуги. Но если подумать... конец света же должен откуда-то начаться.
Надеюсь только, что мой насморк продержится подольше...

Ррох

В его мире не осталось ничего кроме боли, страданий и отчаяния.
Он пришел когда люди разучились быть счастливыми, когда предательство стало цениться больше чем верность, когда друг готов был втоптать друга в грязь ради какой-то мелочи. Новый бог, новый отец. Ррох.
Он пожрал старых богов, проглотил надежду, выпил счастье, оставив лишь безнадегу и ужас. Ррох стал единственным правителем и владетелем. Жестоким и несправедливым. Таким, какого и желали люди.
Ррох шептал влюбленным на ухо, побуждая тех убивать друг друга. Ррох склонял к отцеубийству, насилию, жадности и ненависти. Ррох требовал крови и получал ее сполна. И в итоге он добился своего.
Он добился того, что каждый росток счастья был безжалостно задушен. Каждое радостное мгновение было растоптано и предано забвению. Каждый лучик света был объят тьмой.
Ррох был доволен. Лежа на горе из костей, он наслаждался плодами своей работы, пил отчаяние, как доброе старое вино. Ему даже не пришлось особенно стараться, всего лишь небольшой толчок, и мир покатился во мрак. Практически все за него сделали люди.
Люди... Ррох смаковал это слово. Люди желают счастья, но сами загоняют себя в бездну страданий. Люди боятся боли, но с радостью причиняют ее ближнему своему. Люди... Просто люди.
Вдруг Ррох ощутил, как что-то изменилось. Что-то случилось там, внизу, под клубящимися облаками горя. В мире жестокого, кровожадного бога кто-то осмелился быть счастливым.
Низкий утробный рык заклокотал у него в горле и бог устремился туда, вниз, желая собственными, налитыми кровью глазами, взглянуть на дерзкую букашку, решившую взрастить счастье в своих ладонях.
Одинокая искорка превратилась в лепесток пламени, когда мечущийся бог приблизился к источнику противного ему чувства. Щурясь и протягивая лапы в страстном желании задушить, погасить, уничтожить единственное счастливое создание в своем мире, Ррох увидел ребенка.
Простого человеческого ребенка, одинокую маленькую фигурку среди руин. Не было ничего, что могло бы сделать его счастливым, но тем не менее ребенок улыбался. Он улыбался затянутому черными тучами небу, мертвым деревьям и травам, покрытым пылью обломкам. Он был счастлив не из-за, но вопреки. Он был счастлив просто так.
Ррох остановился в замешательстве. Его шерсть встала дыбом, а вывернутые губы приподнялись в оскале, обнажая клыки. Пламя простого детского счастья слепило его, заставляя щуриться и пятиться, поджав хвост.
Что-то было не так, что-то было неправильно. Не должно быть такой сильной надежды, такого счастья в мире, где счастья нет. В ЕГО мире.
И тогда Ррох сделал единственное, что ему оставалось. Бог отчаяния, отчаявшийся бог, привыкший действовать чужими руками, мастер убеждения и совращения, сделал то, что должен был.
Возвращаясь в свое логово, на вершину горы из костей, он все еще видел перед собой лицо ребенка и его счастливые глаза. Ррох сделал то, что должен был. Задушил. Погасил. Уничтожил.
Пламя исчезло, и проклятый бог снова занял свое место, владетельным взором осматривая свои земли. Но теперь он понял то, чего понимать не должен был. В мире отчаявшихся, несчастных людей он был самым несчастным и отчаявшимся. Бог безнадеги, несчастный бог.